Откуда-то издали донеслось протяжное "У-у-у-х", отозвавшееся в кишках. Мерзкое чувство. Так бывает, когда спускаешься по лестнице, делаешь шаг и понимаешь, что ступеньки под ногой нет. Секундная паника, завязывающая потроха в узел. Такое же "У-у-у-х" я слышал возле давно оставленного позади комбината.
— Кабы я знал.
— Дьявол! С какой стороны?
Звук, казалось, шёл отовсюду.
— Там, — указал я за спину, только для того, чтобы Ткач перестал метаться и суетить. — Давай, вперёд! Не стой!
Помогло. Алексей ломанулся как бульдозер, с треском прокладывая путь сквозь хитросплетение сухих веток. И остановился только спустя минут десять, когда зловещее уханье перестало сотрясать воздух.
— Вроде, оторвались, — просипел он, утирая со лба катившийся градом пот. — Чёрт. Я бы и не понял, куда бежать. Как ты узнал?
О боже… Ну и что я должен был ответить, глядя в эти светлые наивные глаза?
— Угадал. Надеюсь.
— Что?!
— Ага. Возможно, мы прискакали прямо в лапы неведомой тварине. Но пока этого не знаем, — я поднёс к губам указательный палец и прислушался. — А может, и нет.
— Ну ты козёл.
— Когда источник опасности неизвестен, я предпочитаю, чтобы все панически пиздавали в одном направлении, а не врассыпную. Не согласен? То-то же. А теперь заканчивай плакать и продолжай движение. Менквы — или кто они там? — ждать не будут. Кстати, неплохо было бы поставить растяжку на нашей тропинке.
— Так поставь.
— Давай гранату, поставлю.
— Свои надо иметь.
Что? Он действительно это сказал? Вот сука прижимистая. В Казани и Малмыже взрывчатки не жалел, чуть ни лопатой разбрасывал. Ну, ничего, Алексей, погоди, ещё вернутся золотые деньки.
Мы продолжали идти, пока безветренная звёздная ночь не сменилась ветреным утром. Не знаю, как моим подслеповатым в темноте спутникам, а для меня видимость сильно ухудшилась. К тому же колючий снег отчаянно хлестал по лицу, и я не раз пожалел, что отказался от очков. С ними можно было хотя бы не жмуриться. Да и усталость брала своё. Почти сутки на ногах — не дело. В сон клонит, озноб пробирает. Шансы приболеть или проморгать засаду стремительно растут. А в сложившихся обстоятельствах и то, и другое чревато самыми мрачными последствиями.
Когда я предложил сделать привал, возражений не последовало. А наши вьючные барышни так и вовсе упали в снег, где стояли. Пришлось надавать по румяным щекам, чтобы вернуть в тонус. Кое-как поставили палатку и растопили печь. Да, не самое гениальное решение, учитывая более чем вероятную погоню, но замёрзнуть во сне — совсем глупо. Дежурить договорились по три часа, сменяясь. Первая вахта выпала мне.
Чертовски тяжело сохранять бодрость духа, когда кругом храпящие на все лады тела. Даже Красавчик — скотина — свернулся клубком у печки и мерно посапывал, нагоняя дремоту. Растирание рожи снегом помогало, но ненадолго. Какое уж тут бдение, когда большая часть сил уходит на поддержание век разомкнутыми, а рта — закрытым? Впрочем, со своей задачей я справился, и три часа отдежурил честно, не допустив поползновений врага в сторону своих верных товарищей. Наконец, пришло время передать вахту Ткачу, растолкать которого удалось далеко не сразу.
Как только зевающий и трущий глаза часовой занял свой пост, я лёг и провалился в сон ещё до того, как голова коснулась подстилки.
Обычно, когда ложусь спать сильно уставшим, снов не запоминаю. Читал, что они есть у всех и всегда, просто, измученному мозгу не до сохранения порожденных им же видений. Но в этот раз я запомнил.
Мне снилось поле. Бескрайнее поле зелёной сочной травы, колышущейся на ветру, лазурное небо над ним. И свежесть. Воздух, чистый и прохладный, благоухал пьянящими ароматами. Но что-то было не так в этой идиллии. Какое-то беспокойство, переходящее в тревогу. Что-то заставляло вибрировать барабанные перепонки в низких частотах. На грани слуха. Звук этот сначала скорее ощущался, чем был слышим. Минута, и вот его уже невозможно не замечать. Теперь не только перепонки, но и все внутри сотрясалось от ритмичного рокота. Едва различимый поначалу среди умиротворяющего шороха зелёных волн, он набрал силу и вот уже нет от него спасения. Хочется зажать уши и бежать, бежать. Но тщетно. Рокот всепроникающ. Грубый, механический и совершенно не вписывающийся в реальность это райского места. И тут среди запахов травы и полевых цветов появилось ещё что-то. Едкое, ядовитое. Идеальная картинка начала блекнуть, трава пожухла, синева затянулась жёлто-серыми тучами. Вдалеке, на горизонте, возникла тёмная точка и стала расти, приближаться, испуская в мрачнеющее с каждой секундой небо ленту жирной копоти. Тух-тух-тух — нарастал рокот, едва не вышибая дыхание из легких. Всё гуще отравляющая небо копоть, все бледнее краски вокруг. По полю увядшей травы двигался уродливый железный монстр. Таких мне за долгие годы скитания по останкам цивилизации приходилось видеть немало. Но те были мертвые, а этот живой.
