Тем временем с большего русского корабля спустили лодку, в которую быстро стали садиться матросы в странных касках. Конечно, уйти под парусами и машиной от гребной шлюпки могла даже такая развалюха, как «Звезда Синопа». Но жизнь преподнесла коммандеру еще один неприятный сюрприз.
Внезапно лодка с русскими моряками рванулась вперед с такой скоростью, какую, наверное, не смог бы развить ни один паровой катер. А из-за корпуса русского корабля резво выскочила еще одна лодка, точно такая же, как первая, и точно так же забитая вооруженными людьми. И что было совсем плохо, обе они помчалась вслед за их парусником. Коммандер прикинул на глаз их скорость, у него получилась совсем невероятная цифра — около сорока узлов. И что за мотор может двигать корабль с такой скоростью, не оставляя за собой дымного следа — неужто новомодное электричество?
Джон понял, что уйти от погони невозможно. Драться? Пусть эти дикари — русские с турками — истребляют друг друга. А он, как истинный британец, постоит в стороне. Ведь у него нет никакой нужды лить свою кровь за турецкого султана.
Русские лодки приближались и, подобно волкам на охоте, зашли на «Звезду Синопа» с двух сторон. Потом в мощный рупор на турецком и английском языках прозвучала команда спустить паруса, стравить пар и лечь в дрейф. Турки в ответ открыли огонь из своих винтовок по русским морякам. Те тоже не остались в долгу, и сначала с одной лодки, а потом и с другой, по турецкому кораблю ударили скорострельные картечницы. Возле коммандера на палубу с развороченной грудью рухнул турецкий матрос. Под ним быстро растеклось кровавое пятно. Другой с диким криком полетел с мачты, поймав русскую пулю.
Впервые на этой войне коммандер увидел смерть так близко. Конечно, в Сухуме он наблюдал различные турецкие «забавы» над русскими, в том числе и над детьми. Но тогда это было не то, и лишь слегка щекотало нервы. Теперь же смерть выбирала очередную жертву вокруг Джона Роу. Упав на палубу, он основательно извалялся в луже крови, натекшей из-под убитого турецкого матроса. Потом англичанин замер, притворившись мертвым.
Честно говоря, старший лейтенант Синицын совсем не ожидал, что турки окажут сопротивление. Тем более что стрелки из них были никудышные, и пули бесполезно свистели в воздухе над головами морпехов. На их беспорядочную пальбу ответили два «Корда» и три «Печенега». Было видно, как пули косят турок на палубе парусника. Стрельба турецких моряков затихла, и катера вошли в мертвую зону под бортом.
Еще секунда, и как при классическом пиратском абордаже, на турецкий корабль полетели кошки с привязанными к ним крепкими нейлоновыми шнурами. Лейтенант, зацепившись за планширь парусника, буквально взлетел на палубу вражеского корабля. Живых турецких моряков он уже не увидел. Все они полегли с оружием в руках.
Подойдя к брошенному штурвалу, старший лейтенант стал вращать его, разворачивая шхуну на обратный курс. Шорох, раздавшийся сзади, заставил его обернуться. С палубы поднимался перепачканный кровью человек в мундире турецкого морского офицера. Рыжие бакенбарды слиплись в кровавом колтуне, а тонкие губы искажала кривая усмешка. В правой руке турок сжимал револьвер Адамса, ствол которого был направлен на Синицына.
Сухо треснул одиночный выстрел из «ксюхи», и выбитое из руки офицера оружие рыбкой улетело за борт.
А турок остался стоять с гримасой боли на лице, перехватив рукой вывихнутую кисть. Сержант Жданов, лучший стрелок батальона, укоризненно посмотрел на старшего лейтенанта: дескать, что же ты делаешь, старший лейтенант, куда же ты смотришь?
Тем временем подбежавшие морские пехотинцы скрутили англо-турка и уложили его мордой на палубу. Когда они вязали его, тот яростно ругался, употребляя выражения, принятые в среде лондонских докеров. Англичанин, млять — советник!
В трюме сухо щелкнуло еще несколько выстрелов, после чего засвистел пар, стравливаемый из котла через аварийный клапан. Потом на палубу подняли еще двух англичан — механика и его помощника. Впрочем, они сразу заявили, что они никакие не бритты, а чистокровные ирландцы, служащие на этом корабле по контракту. Они в категорической форме отказались находиться в одном помещении с английским офицером.
Пока Синицын выяснял у подданных формально нейтральной страны, кто есть кто, морские пехотинцы сорвали замки с трюмных люков и остолбенели от удивления.
Один трюм был завален старинной церковной утварью, представляющей несомненную художественную и историческую ценность. Причем лежало все навалом. Было ясно, что грузились в спешке.
Открыв второй трюм, морпехи опять удивились — из трюма на них смотрели девичьи глаза. Там были девушки на выданье, пригожие молодухи и совсем дети. Должно быть, абреки не один месяц занимались киднеппингом, чтобы набрать эту партию пленниц. Синицын связался с «Североморском» и коротко доложил обстановку.
— Жди, — ответил ему Перов, — высылаю греческую призовую партию. Русских подданных надо вернуть в Россию, церковную утварь тоже. Англичан давай сюда, мой особист жаждет с ними побеседовать, прежде чем передать дальше…
В это момент старшего лейтенанта кто-то дернул сзади за рукав. Синицын обернулся. Рядом с ним стояла девочка-подросток, лет тринадцати- четырнадцати, одетая в некогда нарядное, а сейчас помятое, рваное и грязное платье.
— Господин поручик, вы что, меня не слышите? Когда вы отправите меня к папе? Слышите, отправьте меня немедленно!
— А кто твой папа? — Синицын посмотрел на девочку сверху вниз, в ее голубые, как васильки, глаза.
— Мой папа — командир полка, — ударение в слове «папа» было сделано на второй слог, девочка топнула ногой. — Сейчас он воюет с турками, а мама у меня умерла. Ну пожалуйста, вы же русский офицер, отвезите меня к пап
— А как зовут твоего папу? — спросил Синицын.
