– Все автоматизировано, – отозвалась женщина. Теперь она пальцами придерживала веки Лиры, чтобы та не моргала. – Ого! Видишь, как у нее подергивается левый глаз? Типичная миоклония[4]. Еще один признак.
– Хм. Так это делается наугад?
– Точно. Компьютер действует по алгоритму. Понимаешь, тогда никто не будет обижен. Передай мне, пожалуйста, стетоскоп. Спорим, у нее частота сердечных сокращений зашкаливает?
Ночью было очень тихо, и скандирование вкупе с барабанным боем – в дни приезда Агентов оно казалось Лире громче – без помех неслось над водой. Лира долго лежала без сна, борясь с постоянными приступами тошноты, и прислушивалась к мерному ритму, который сейчас вовсе не казался далеким. Иногда она представляла себе, что шум приближается и на Хэвен вот-вот нахлынут чужаки. Лира воображала, что чужаки эти созданы из тьмы и тени, а не из крови, мышц и костей. Внезапно она подумала, что номер Семьдесят Два, возможно, не умер. Она вспомнила, как однажды медсестры болтали о том, будто болота в действительности являются затопленными островами. Значит, многие мили земли порой поглощает вода.
Интересно, Семьдесят Второго все-таки утянуло в трясину или он сейчас жив и чутко прислушивается к голосам?
Утешением Лире служило присутствие нового пополнения ее коллекции, спрятанного под поясницей. Ей казалось, что от папки исходит тепло, как от сердца или от пальцев доктора О’Доннел.
«Температура тридцать семь и ноль».
Лира погрузилась в забытье: над кроватями будто проплывал аромат лимона, смешанный с запахом антисептика, словно доктор О’Доннел до сих пор была в Хэвене.
– Не тревожься, – как-то раз сказала ей доктор О’Доннел в такую же ночь, когда скандирование разрывало тишину. – Они не доберутся до тебя, – добавила она. – Они не смогут пробраться сюда.
Но О’Доннел ошибалась.
Глава 6
Спалось Лире плохо. Она проснулась от спазма, сдавившего ей грудь. Ощущения были точно такие, как много лет назад, когда Даже-и-не-думай сунула Лиру головой в раковину, в наказание за то, что она украла из комнаты отдыха медсестер шоколад.
Побочные эффекты. Ничего, пройдет. От лекарств сперва становится хуже и только потом – лучше. В тусклом утреннем свете, под сопение соседок, Лира закрыла глаза. На миг ей вспомнилось, как давным-давно одна суррогатная укачивала ее и пела ей колыбельные. Ее волосы приятно щекотали Лире лоб.
Лира снова открыла глаза. Нет. Суррогатные не поют. Они воют и кричат. Или плачут. Они говорят на других языках. Но не поют.
К горлу снова подступила тошнота.
Теперь она не станет рисковать и блевать в здании. Нужно найти укромное местечко подальше – на берегу, может, за баками потенциально опасной незастроенной территории, которую Хэвен огородил для порядка. В общем, там, где охранники ее не засекут.
Лира предпочла пройти внутренний двор, который часто пустовал. Пока ей ничего не угрожало: дежурящие ночью медсестры сейчас должны были готовиться к возвращению в Сидар-Ки.
Лира прошла мимо изваяния первого Бога, Ричарда Хэвена. Статуя высилась в центре двора, где пересекались четыре дорожки.
Она решила передохнуть, прислонившись к холодному мрамору пьедестала, рядом с дощечкой, на которой перечислялись труды и достижения Бога. Лира подумала, что у него – доброе лицо. Во всяком случае, таким его изобразил скульптор.
Живым она его не помнила. Ричард Хэвен умер до того, как ее сделали. Автор статуи изобразил Ричарда в коленопреклоненной позе с воздетой дланью. Наверное, предполагалось, что первый Бог призывает незримые толпы прийти и взглянуть на его творения.
Тем не менее Лире всегда казалось, что он тянет руку к облакам, к другому Богу, в которого верили медсестры. Их Бог тоже ненавидел реплик.
Лира присела возле мусорных баков, отмеченных значками «биологическая опасность», и уставилась на зеленые стрелки высокой травы. Когда она, наконец, поднялась, то почувствовала себя немного лучше, но слабость осталась. Пока Лира тащилась обратно к главному зданию, она делала передышку раз пять и заработала неодобрительный взгляд охранника, патрулирующего территорию. А ведь обычно она радовалась, что Хэвен настолько огромный – здесь были и открытые пространства, и аллеи в тени гикори и высоких пальм…
Лире очень нравились яркие мазки гелиотропов, раскиданные на клумбах, и дикая колоказия, которая пробивалась меж цементных плит. Правда, Лира не знала этих названий и думала о растениях лишь в общих терминах: цветы, деревья, корни…
Но сегодня она обессилела и хотела только одного: поскорее вернуться в кровать номер двадцать четыре.
Добравшись до нужного крыла, Лира услышала крики. Когда она приблизилась к спальне, то обомлела: она узнала голос доктора Саперштейна. Лира невольно попятилась: Бог никогда не приходил в спальни.
А затем раздался вопль Кассиопеи:
– Не трогайте их! Так нечестно!
Лира прижалась к стене.
