Неуклонное и последовательное движение вперед, невзирая ни на что и вопреки всему, означало, скорее всего, кровавую бойню со своими же собственными я, материализованными зачарованной амальгамой и куском стекла. Беда лишь в том, что кусков этих было до отвращения много, да и неизвестно, как далеко тянулся этот коридор. А о том, чтобы извести все эти зеркала не сходя, так сказать, с места, не было и речи, опять же ввиду их несметного количества. Да и вряд ли можно было предположить, что это не вызовет адекватной реакции. Можно было не сомневаться, что вызовет…
Так что пока Осси стояла на пороге и, так сказать, на распутье и смотрела на тысячи своих отражений, мельтешащих в зазеркальных пределах. Причем, как ей показалось, некоторые из них уже заметили ее появление и теперь с нетерпением ожидали, какое же решение наконец примет их primas ego,[12] полностью к торжественной встрече изготовившись. В такой ситуации оставалось только гадать: выждут ли они положенного вступления на вверенную их попечению территорию или все же, видя нерешительность своего оригинала, ждать устанут и нанесут упреждающий удар.
«Фон начинает расти, — предупредила Хода, подтверждая тем самым неприятные подозрения. — Что думаешь делать?»
Осси ничего ей не ответила, потому что неожиданно обратила внимание на одну прелюбопытную деталь, которая до сего момента совершенно от ее внимания ускользала. Опустив глаза и убедившись, что Тям находится там, где и был, — около ее ног, Осси снова пробежалась взглядом по зеркалам, пристально вглядываясь в их мутную глубину.
Так и есть. Ни в одном из них Тяма не было! Ни в каком, что примечательно, виде — ни в естественном, ни в самом что ни на есть искаженном! Не желал он отражаться в зеркалах, и все тут!
— Сколько же у нас талантов, — прошептала Осси. — Позавидуешь просто!
«И что это нам дает?» — поинтересовалась Хода.
— Не знаю пока… — протянула Осси. — Но что-то наверняка дает. Надо только это что-то распознать и по назначению использовать.
Она задумчиво переводила взгляд с зеркал на Тяма и обратно.
— Знаешь-ка что, голубчик, — Осси легонько подтолкнула Тяма под его мягкую пушистую попу, — прогуляйся тут немного. Похоже, тебе это ничем особо не грозит.
Тям против прогулки не возражал и, фыркнув, больше для порядка, важно, вразвалочку вошел в зеркальный коридор.
Вошел и пошел себе дальше. И ничего ровным счетом не произошло.
Осси, затаив дыхание, наблюдала за тем, что будет дальше, сжимая в руке раздвинутый уже посох некромансера, готовая в любой миг кинуться на помощь и организовать спасательно-карательную операцию.
«Вроде тихо все», — прокомментировала пеший поход абрикосового пушистика Хода.
— Вроде да, — ответила Осси, сжимая посох так, что аж костяшки пальцев побелели.
Тям же тем временем прошел по коридору довольно далеко, не вызвав у обитателей зазеркалья никакого ровным счетом интереса. Они его будто в упор не видели и замечать не хотели. А может, и правда не видели?
При этом он по-прежнему ни в одном из зеркал не отражался. Быть может, потому, что собственная внешность его совершенно не интересовала, а может, по какой другой причине. Об этом можно было только гадать, совершенно причем бесперспективно. Зато сколь угодно долго.
Тям сделал еще шажок, затем остановился, обернулся и посмотрел на Осси своими широко распахнутыми глазищами — мол, ну что, хватит уже, или дальше идти?
— Тям? — интонация на этот раз была недвусмысленно вопросительной.
— Хватит, — улыбнулась в ответ Осси. — Давай обратно!
Тям радостно заковылял обратно, все быстрее семеня своими маленькими ножками и поднимая ручонки навстречу девушке. Ни дать, ни взять — просто малыш, который осваивает тяжелую науку хождения. Осси заулыбалась еще шире и протянула руки навстречу своей абрикосовой загадке. Прямо в них он и влетел, проделав последние шаги уже просто бегом.
— Молодец! Чудо ты мое! — похвалила Осси, поднимаясь и держа Тяма на руках. — Просто чудо!
«Зеркала, — вернула ее к реальности Хода. — Посмотри на зеркала!»
С зеркалами ничего не произошло. Как висели себе, так и продолжали висеть дальше. Со стен не пообваливались и от досады, что не могут отразить какого-то малыша, не полопались… А вот отражения…
Отражения пропали. Вернее, пропадали, тая прямо на глазах. Как сон — вроде еще видится что-то, вроде лоскуты какие-то перед глазами еще плывут, а целого мира уже нет… А еще через миг нет уже и лоскутов, соскользнувших в небытие. И остается лишь память, да и та — ненадолго…
Гасли в многочисленных зеркалах бесконечные отражения графини Кай Шаретт, таяли, растворяясь в застывшем навсегда стекле, и исчезали без остатка. Поддавшись всеобщему психозу, потухли и чужие тени в медленных зеркалах. И теперь все они отражали только самих себя, гоняя пустоту от амальгамы к амальгаме, преумножая ее и в ней же растворяясь.
Прошло совсем немного времени, и коридор был совершенно пуст — зеркала потухли и уснули, ничего больше не отражая. Вообще ничего.
Собрав в кулак всю свою волю, Осси сделала шаг, крепко прижимая к груди Тяма. Как любимую игрушку, как самое дорогое в мире существо, как
