Я взял чашку и блюдце из его протянутой руки.
– Конечно, маэстро.
– Спасибо тебе, дорогой мой. Без тебя я бы, конечно, не справился.
И он изящным жестом выпроводил меня.
– Благодарю, маэстро. И, маэстро…
Он повернулся ко мне.
– Наденьте брюки.
Для человека его комплекции граф Джек Фицджеральд блеванул крайне аккуратно. Он перегнулся через край подъёмного кресла, одна быстрая конвульсия – и рвотная масса упала единым пластом меж вырезанных из скал шпилей Аншаины. Он вытер свои губы огромным белым носовым платком, и на этом все было кончено. Он винил бы в том меня, носильщиков, всю цивилизацию твавов, но ни за что на свете не три чашки фирменного чая, которые он опростал, пока я упаковывал его вещи, и не бутылку в прикроватном шкафчике, с которой он никогда не расставался. Отъезд из гостиницы на этот раз был затруднителен. Я никогда бы не открыл это графу Джеку, но давно уже прошли те времена, когда я мог поручиться за всё одним лишь добрым именем графа Килдэрского.
– Вам надлежит оставить сумки, – сказал армянин-управляющий.
Он никогда не слышал об Ирландии, не говоря уж о графстве Килдэр.
– Хорошо, но мы намереваемся вернуться, – сказал я.
– Но сумки – в залог.
– Пресвятые угодники! – воскликнул граф Джек, когда два небесных кресла приземлились на посадочную площадку «Гранд Вэлли».
– Ты что это, собрался убить меня, язычник этакий? У меня слабое сердце, слабое, говорю тебе, искалеченное десятилетиями профессиональной зависти и ядовитыми статьями критиков.
– Это самый быстрый и прямой путь.
– Болтаешься туда-сюда в этом проклятом летучемышном такси, и никакого вознаграждения в итоге, – ворчал граф Джек, застегивая ремни. Поднатужившись, твавы взлетели. Он сдавленно вскрикнул, когда небесное кресло, покачиваясь, перевалило через кромку обрыва в милю высотой над иглами Нижних Гнездовий, чередой пиков утыкавших красные скалы Великой Долины. Он вцепился от страха в растяжки и постанывал, в то время как перевозчики-твавы несли его, лавируя среди гондол, проносившихся по канатным дорогам меж каменных башен гнездовий со множеством окон.
Мне перелёт, пожалуй, нравился. Моя жизнь не была богата приключениями. Я стал аккомпаниатором маэстро после того, как устал заниматься подсчетом его авторских гонораров. С моими познаниями в музыке иной стартовой должности в музыкальном мире мне было не видать. Блестяще, но не захватывающе. Мир звёзд всего лишь ещё одна производственная среда. От благоговения перед знаменитостью довольно быстро оправляешься. Последний раз я был сильно взволнован в ночь перед тем, как мы отправились на Марс. Звездные корабли! Космическое путешествие! Да уж. Я почти не спал в ту ночь. Но вскоре я открыл для себя, что космические путешествия очень похожи на морские круизы, только без прогулочных палуб, экскурсий, с гораздо меньшим количеством пассажиров и плохим питанием. Несмотря на то что компания показалась мне неимоверно скучной, я все же испытал некоторое мстительное удовольствие – ведь для них это были три месяца взаперти с графом Джеком.
У меня личные счёты в этой войне. Мой дед был одним из тех несчастных, что были убиты в первые минуты вторжения в Хорселл Коммон. А родился в Англии, первым в нашей семье. Он молился в мечети Уокинга, когда тепловой луч боевой треноги улири испепелил его. Тысячи людей погибли в тот день. Сменилось два поколения, прежде чем мы освоили технологии улири, защитили себя от вторжения с воздуха, подготовили флот к началу операции «Неотвратимое возмездие», под незабываемый клич «Помни шаха Джехана!». Я стоял в толпе возле кратера Хорселл Коммон. Люди собрались в тот день у многих кратеров давнего нашествия. Стояли на вершинах холмов, на пляжах, берегах рек, крышах домов, священных местах – везде, где было видно небо. Они собрались, чтобы увидеть, как ночное небо озарит пламя двигателей стартующего экспедиционного флота. И словами у всех на устах были «Возмездие, возмездие!», но сердце мое говорило: «Помни шаха Джехана!»
«Возрадуйтесь! Возрадуйтесь же!» – говорил нам премьер-министр, когда десантники захватили Аншаину и завоевали цивилизацию твавов, превратив Великую Долину в наш марсианский штаб и военный завод. Но трудно поддерживать в сердце жар патриотизма, когда космические корабли в месяцах пути, там, на другой стороне от Солнца, и никто вокруг тебя на самом деле не верит правительственной пропаганде, что цивилизация твавов – это хитрый объединённый предводитель улирийской военной машины. А после того, как эта история оказалась враньём, не поверили мы и второй порции пропаганды, тому, что твавы на самом деле рабы улири, которых мы избавили от гнета во имя свободы и демократии. Мы якобы освободили существ, достигших на самом деле особого вида духовности и, как мне кажется, своими гнездами и стаями воплощающих в жизнь саму суть демократии. Сросшиеся боги которых на вершинах тонких шпилей Аншаины символизируют истину, что никаких иных божеств, кроме самых лучших из нас, наиболее творческих, нам и не требуется.
Я сам давно уже не молился.
Граф Джек охнул, когда его небесное кресло внезапно нырнуло в пространство между частоколом каменных пластин Алебастровых Игл.
