– Каждый день, – пояснил Зайхель, – мы выходим туда и перемешиваем его. Песок осаждается обратно на дно, а вся грязь всплывает, и ручьи дождевой воды уносят ее прочь из лагеря. Тебе не приходило в голову, что песок надо мыть?
– Вообще-то, нет.
– Теперь ты знаешь, что надо. После того как целый год по нему скачут мостовики с их вонючими ногами и светлоглазые со столь же вонючими – пусть и куда более утонченными – ногами, после того как целый год люди вроде меня роняют на него еду, а животные каким-то образом пробираются сюда, чтобы сделать в песке свои делишки, – песок надо чистить.
– Почему мы вообще об этом разговариваем?
– Потому что это важно, – бросил Зайхель и глотнул из бутылки. – Как-то так. Сам не знаю. Малый, это ты ко мне пришел и прервал мой отдых. Значит, тебе придется слушать мою болтовню.
– Ты должен произнести что-нибудь глубокомысленное.
– Ты разве не услышал, что я на отдыхе?
Каладин стоял под дождем.
– Ты знаешь, где королевский Шут?
– Этот дурень? Не здесь, счастье-то какое! А что?
Кэлу надо было с кем-то поговорить, и он бо?льшую часть дня потратил на поиски Шута. Не нашел, но совершенно выбился из сил и даже купил себе чуто у одинокого уличного торговца.
Было вкусно. Настроение у него от этого не улучшилось.
Потому он отказался от идеи отыскать Шута и взамен пришел к Зайхелю. Похоже, это было ошибкой. Кэл вздохнул и повернулся к лестнице, собираясь уйти.
– Чего ты хотел? – окликнул его Зайхель. Мечник-ревнитель приоткрыл один глаз и посмотрел на Каладина.
– Тебе когда-нибудь приходилось метаться между двумя одинаково мерзкими вариантами?
– Я каждый день выбираю продолжать дышать.
– Вскоре может случиться ужасная вещь, и меня это тревожит, – продолжил Каладин. – Я могу ее предотвратить, но… возможно, для всех будет лучше, если эта ужасная вещь и впрямь случится.
– Ого! – буркнул Зайхель.
– Никаких советов?
– Выбери то, – бросил Зайхель, поправляя подушку, – что позволит тебе крепче спать по ночам. – Старый ревнитель закрыл глаза и устроился поудобнее. – Мне и самому следовало бы так поступить.
Каладин спустился по ступенькам. Оказавшись внизу, не достал зонт. Все равно промок до нитки. Он прошелся мимо стоек, разместившихся вдоль стен тренировочной площадки, и подыскал копье – настоящее, не учебное. Потом отложил свой костыль и заковылял по воде.
Посреди двора принял стойку копейщика и закрыл глаза. Каладина поливал дождь. Струи с плеском падали в «пруд», барабанили по крыше, стучали по мостовой снаружи. Бывший раб чувствовал себя опустошенным, словно из него выпили всю кровь. Унылые сумерки пробуждали в нем желание сесть и замереть.
Взамен он начал танцевать с дождем. Проделал все упражнения с копьем, всячески стараясь не опираться на раненую ногу. Во все стороны от него летели брызги. Он искал в спокойных движениях умиротворение и цель.
Не нашел ни того ни другого.
Капитан все время терял равновесие, а ногу терзала жуткая боль. Дождь ему не помогал, а раздражал. Что еще хуже, ветра не было. Воздух казался… спертым.
Он чуть не упал, споткнувшись на ровном месте. Крутанул копьем вокруг себя, потом неуклюже выронил его. Оно отлетело прочь, кувыркаясь, и с плеском упало в воду. Поднимая оружие, молодой человек заметил, что ревнители наблюдают и взгляды их варьируются от сбитых с толку до веселых и удивленных.
Каладин снова попытался. Простые приемы с копьем. Никакого кручения оружием, никакого позерства. Шаг – шаг – выпад.
Древко копья в его пальцах казалось неправильным. Несбалансированным. Вот буря! Он пришел сюда в поисках утешения, но, пытаясь упражняться, все больше и больше злился.
В какой мере его умение обращаться с копьем зависело от дара? Неужели без буресвета он пустое место?
Каладин снова выронил копье, попытавшись проделать простую комбинацию с поворотом и выпадом. Потянулся к нему и обнаружил рядом спрена дождя, который торчал из воды, устремив в небо немигающий взгляд.
Каладин схватил копье с рычанием и тоже уставился в небо.
– Он это заслужил! – заорал он, обращаясь к тучам.
