Маленькая ручка указала на бледного Лори, выступившего из толпы.
— Этот человек — отец моего будущего ребенка! И он хочет, чтоб я — тунеядка, паразитка, капиталистка, жена банкира — воспитала нового лишнего человека для враждебного вам класса, потому что он не хочет взять ни меня, ни его!
— Черт возьми, Лори, — пробормотал Ребров, поворачиваясь к своему другу, — теперь вам придется...
— Вывести меня из буржуазного класса! — победоносно закончила Грэс, кидаясь на грудь к Лори Лэну.
Толпа не успела еще опомниться, как в воздухе застрекотала белая стрекоза, снизилась, раскрылась и выпустила на полянку тощего слугу доктора Гнейса.
Зильке был взъерошен и зол, хотя петлицу его и украшала красная ленточка, а его спутник, молодой красноармеец, обращался с ним чрезвычайно почтительно.
— Кто тут есть? — обратился Зильке к толпе. — Я подразумеваю, кто тут есть из концессионеров. Где доктор Гнейс?
— Говорите нам все, что собирались выложить концессионерам, — ответил Ребров по-немецки. — Лори, подойди сюда на минуту!
Зильке узнал Лори и торжественно поздоровался.
— Дело идет о важном предмете, — начал он. — Схватите эту пакостную роговую обманку, эту пучеглазую раковину, эту известковую насыпь и трясите ее до тех пор, пока не пропустите через сито, чтоб она призналась в своих обманах!
— О ком идет речь?
— Надувальян! Хватайте Надувальяна!
— В самом деле, где наши азиатские приятели? — пробормотал Ребров. — По-видимому, их еще не схватили и не арестовали.
Красноармейцы и рабочие кинулись к складу. Им пришлось стучать до тех пор, покуда тетка мосье Надувальяна с завязанным ртом не раскрыла двери. При виде их она подскочила к жаровне, на которой кипел огромный таз с вареньем, и уронила от страха ложку. Красноармейцы, Зильке, Ребров и Лори прошли мимо нее, в главный склад Надувальяна. Они шагали по осколкам стеклянных флаконов, отодвигали столы и стулья, пока не добрались до темного угла, где горела свеча, воткнутая в бутылку ширванского вина. Надувальян, Куркуреки и Мусаха-задэ, сидя на корточках, играли в карты. Все трое были пьяны как стельки.
Увидя винтовки, Куркуреки испуганно закашлялся.
— Сто пятьдесят тысяч солдат... Восстание организовано... Завтра еду в Борчалу...
— Молчи! — дернул его Мусаха-задэ за полу черкески. — Это совсем не те люди, а как раз наоборот.
— Вы арестованы! — произнес командир. — Ребята, обыщите их!
Красноармейцы живо опрокинули пьяниц на спины и выпотрошили их карманы, сапоги и пояса.
— Что это такое? — изумленно вопросил Ребров.
В кармане мосье Надувальяна покоилось несколько расписок с печатями и за подписью Исполкома Армении:
«Принято от гражданина Надувальяна 40 (сорок) тысяч рублей на выписку градобитной пушки из Италии».
«Получено от гражданина Надувальяна сто тысяч рублей на прорытие Сардарабадского канала».
«Получено от гражданина Надувальяна на улучшение ширванских виноградников 58000 фунтов стерлингов...»
Надувальян мрачно глядел на Реброва.
— Оставь, душа, — произнес он заплетающимся языком, — мои деньги. Куда хочу, туда даю!
Между тем красноармейцы опустошили карманы полковника Мусаха-задэ и князя Нико Куркуреки.
— Черт побери, и тут расписки! — воскликнул Ребров веселым голосом.
«Получено от Мусаха-задэ на улучшение конного завода Азербайджана сто тысяч долларов.
— Черти! — насмешливо проворчал Зильке. — Вот они на что ухлопали денежки Европейской Лиги.
