простить. Никто, кроме тебя, не смог бы его разоблачить, и никто бы не смог победить.
– Если бы не мама… – Я помотал головой и с неприязнью посмотрел на Белокопытова: – Вы подвергли ее жизнь опасности! И я вам никогда этого не прощу! Никогда!
– Я знаю. – Белокопытов посмотрел на елку, стоявшую в углу, и глаза его потеплели: – Хорошо, что Варя влюбилась в тебя. Я рад. Не оставляй ее, ладно? У меня нет и не было детей – кроме нее. Никого. Я всю жизнь один. Такой, как я, – всегда один. А тебе повезло. У тебя есть мама. И есть Варя. А я должен быть один, иначе… иначе я буду слишком уязвим.
Он помолчал, рассеянно взял в руки чашку с чаем, осмотрел ее, будто впервые увидел, и продолжил:
– Я скоро уеду. Совсем уеду. Дом я переоформил на Варю. Нужно начинать все сначала. С другим лицом, с другим именем. Не смотри на меня так удивленно – как думаешь, каким образом я продержался столько лет? Веков… Ты научишься. Я оставил тебе инструкцию, как и что делать. Ты разберешься. А мне уже пора. По нынешним документам мне много, очень много лет. Понимаешь? Слишком много. Это лишние вопросы, лишние проблемы. Теперь – все заново, с ноля. Каждые восемьдесят-девяносто лет.
– Так сколько вам лет на самом деле?!
– Я и сам уже не помню… – Белокопытов усмехнулся, отхлебнул из чашки. – Эта война идет давно. Очень давно. Сотни. Тысячи лет. Даже – миллионы. Такие, как мы, – ты, я… другие – следим за порядком. Чистим мир от дряни. Чистильщики. Когда-нибудь я снова появлюсь в твоей жизни. И ты поймешь, что это я, узнаешь меня. Я скажу тебе: «Привет, Чистильщик! Не заскучал без работы?!» – и это будет значить, что мне нужна твоя помощь. И знаю – ты мне не откажешь. А пока… мы прощаемся. И вот еще что… можете жить в моем доме, а если хотите – продайте его. Я туда уже не вернусь. Меня не ищите. Бесполезно. Сам вас найду. Ну что еще… вроде все сказал, что хотел. Позови Варю, я с ней попрощаюсь. И возьми вот это.
Белокопытов достал из кармана скрученные в трубку тетрадки – простые, школьные, общие тетради и положил передо мной на стол:
– Когда просмотришь, прочитаешь – уничтожь. Совсем уничтожь. Сожги. У тебя абсолютная память, и они тебе будут уже не нужны, а если попадут в чужие руки – могут навредить. Здесь вся моя жизнь. Откуда я пришел, кто я такой, чем жил эти годы. Вкратце, конечно. Без особых подробностей. Все описать невозможно. А еще – здесь все, что касается нас и наших возможностей. Имена изменены, некоторые события я тоже изменил – специально, на всякий случай. Эти люди живы, их потомки живы, потому… время еще не пришло. Не нужно слишком уж ворошить прошлое.
Белокопытов встал и пошел к двери. Я тоже поднялся. О чем еще говорить? Мне было грустно и светло. Все-таки я привык к старику, сроднился, наверное. И не в Варе дело, хотя и в ней – тоже. Ведь он ее отец. Ощущение было таким, будто я сейчас провожал какого-то своего родственника – далеко, в неизвестность… в командировку или на войну. Знаешь, что вернется, но… внутри бьется мысль: «Не навсегда ли уходит?!»
Честно сказать, мне не хотелось, чтобы Белокопытов уходил. Ей-ей, приятно знать, что за тобой всегда стоит некто, который не задумываясь всадит арбалетный болт в лоб твоему врагу. Прикроет спину. И просто научит жизни. Старший брат. Или… отец.
Мне так не хватает отца! И всегда его не хватало. И каждый раз, когда я привыкал к мысли, что он у меня есть, – Провидение снова его отбирало. Глупо, наверное, но так оно все и есть.
Прощай, отец… которого у меня нет и, наверное, никогда уже не будет.
Эпилог
В детский дом к Петьке мы попали только через неделю после Нового года, когда отгремели праздники и жизнь начала входить в спокойное русло. Мы вызвали его через строгую дежурную воспитательницу, довольно долго простояв возле запертых дверей.
Женщина объяснила, что у них карантин по случаю эпидемии (какой эпидемии – не пояснила), ушла, и мы еще минут пятнадцать толкались внизу, у стенда с плакатами, расписанием занятий и всевозможными приказами по заведению. Потом все-таки появилась, строгая, холодная как лед – без Петьки.
– Он не может выйти, наш врач запретил ему выходить из карантинного блока. Приезжайте в другой раз. И вообще – дни посещений у нас строго определены, и мы не собираемся менять правила в ближайшие несколько лет! До свидания!
Она повернулась, чтобы уйти, но тут вмешалась мама:
– Стоять! Директора сюда, быстро!
Оооо… мама, особенно поздоровевшая мама… это Малюта Скуратов в юбке! Это карающий меч правосудия в руке Ангела Смерти! Что там ей какая-то жалкая воспитательница, посмевшая ей перечить?!
– Как вы смеете?! – Воспитательница шагнула назад, но мама нависла над ней во весь свой немалый рост:
– Смею! Если ты, тварь, сейчас не приведешь директора – клянусь, я приведу сюда толпу обэхаэсовцев, выверну весь этот дом наизнанку и тебя, сука, заставлю крепко пожалеть, что ты сделала все не так, как я тебе сказала! Бегом! Пока не поздно!
Директор появился так быстро, будто он стоял где-то рядом, за дверью. (Может, оно так и было? Подслушивал?) Увидев нас, сделал строгую мину, заложив большие пальцы рук за ремень штанов, строго спросил:
– Кто такие? И что вам тут нужно? Что за хулиганство?!
– А ты нас не узнаешь, да? – Мама кивнула, будто утверждаясь в своих подозрениях, подошла ближе и холодно, бесстрастно спросила: – А покажи-ка
