ускоряющие реакцию, добавляющие сил. Похоже, что этот парень полон «дурью» по самые уши!
И я убедился в этом совсем скоро. Увязнув в вихре ударов, я не впал в панику, не распереживался – во-первых, на ринге я всегда спокоен, гораздо спокойнее, чем в обычной жизни, а во-вторых… я наслаждался. Наслаждался тем, что, хотя против меня стоит Альфа, до маковки налитый наркотической дрянью, я довольно-таки легко отражаю его удары, угадываю движения в самом их начале. Совершенно автоматически применяя те приемы и связки, что ежедневно, несколько месяцев подряд вдалбливал в меня Белокопытов.
Мне не нужно думать, соображать – как принять удар, как отвести его в сторону, как пропустить над собой или легким касанием лишить ударной мощи.
А еще – поймал себя на том, что я не наношу ударов, хотя могу, легко могу достать до тела соперника! Почему я не бью? Что останавливает мою руку? Может, это самое «Прости, брат!»?! В мозгу закрепилось что-то вроде «посыла» – что он мой брат, а брата нельзя убивать?! Может, это тоже своеобразное оружие?! Метод борьбы?
Как бы то ни было, но я лишь перемещался под градом ударов, двигаясь как танцор, и со стороны казалось, что мне пришел конец. Представляю, какие чувства испытал Белокопытов – ведь он поставил на кон все, что у него было! Деньги, жилище – все!
Впрочем, может, и не все. Ведь я так до конца и не знаю, что у него было, что у него есть. Петр Андреевич всегда был скрытным человеком, доверявшим только самому себе. Да оно и понятно. Тот, кто сотни лет занят только одним – войной, тайными убийствами, борьбой с Бесами, волей-неволей перестанет доверять людям. Особенно тем, кто заражен этим самым Бесом. Насколько я знаю (он потом мне рассказал), были в его жизни такие обстоятельства, что лучше о них и не вспоминать. Сразу теряешь веру в человечество.
Опомнился я только после яростного рыка Белокопытова:
– Бей, твою мать! Чего топчешься?!
И тогда я ударил. Мощно, на встречном движении, подловив противника на прямом ударе. Моя левая рука встретила удар правой открытой ладонью, отводя руку Сергея в сторону, правая же нанесла короткий, проникающий удар в правый бок, ближе к подмышечной впадине.
И… все. Совсем все!
Я отпрыгнул назад, опустил руки, глядя на то, как изо рта Сергея брызнул фонтан крови. Потом опустил взгляд, посмотрел на свою руку. Правый кулак был в крови, и рука забрызгана красным до самого локтя.
Я не почувствовал боли, не почувствовал, как моя рука, будто стальной клинок, проходит через тело противника, ломая кости, разрывая мышцы, легкие, сердце. Это было так, будто я ударил в мягкую подушку, или скорее в нечто сырое, аморфное – как повидло или густой мазут. Я
Сергей еще не успел упасть, когда я шагнул к нему и схватил за плечи, чтобы содрогнуться в невероятном по силе наслаждения выбросе энергии, наслаждении на грани боли, на грани смерти, такого наслаждения, которое недоступно обычному человеку!
Меня трясло, меня колотило, мои Бесы выли, захлебываясь в энергии, и мозг мой отказывался принять эту сладкую и такую желанную муку!
И я упал, потеряв сознание.
– Наконец-то! – Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Лицо Белокопытова нависало надо мной: – Ты меня узнаешь? Толик, эй!
Белокопытов несколько раз звонко щелкнул перед моим лицом своими узловатыми пальцами, почему-то считая, что это щелканье способствует моему пробуждению. Не знаю – в щелканье дело или в чем-то другом, но через пять минут я уже сидел за столом и с жадностью поедал все, что поставил передо мной хозяин. Наваристый борщ, яичница на копченом сале, соленые огурцы и капуста, пирожки с мясом и сдобные плюшки – я мел все, на первых порах почти не ощущая вкуса, а с насыщением замедлил работу челюстями, и совсем уже отойдя от забытья, спросил задумчивого и молчаливого Белокопытова:
– Я сколько пролежал в отключке? Небось до утра, да? Маму предупредили?
– Маму предупредил, – кивнул наставник, искоса глянув на меня, и после недолгого молчания добавил: – Три дня.
– Что – три дня? – не понял я, и тут глаза мои едва не вылезли из орбит: – Три дня в отключке?! Да вы что?!
– Если быть точным – трое суток, – кивнул Белокопытов.
Я отпил чаю из здоровенной пивной кружки (А чего чикаться с мелкими кружечками?! Пить так пить!), прислушался к ощущениям – все вроде в порядке. Ничего не болит, ничего не ломит. Странных мыслей, не свойственных мне, не появилось. Не хочется убивать людей и мучить животных. Нет ничего
– Наставник… (Я запнулся.) Наставник, поговорим?
– А мы что делаем… пляшем, что ли? – Белокопытов явно был не в духе.
– Что случилось? Вы не в духе?
Белокопытов потер рукой лицо, усмехнулся:
