широченной спиной. Захоти сейчас Нунан вырвать пистолет из руки Шухарта, получилось бы у него это без проблем. Но на Дика накатил приступ жалости к самому себе, который бывает у крепких мужчин за пятьдесят, которым случается получить по морде. Поэтому сейчас он медленно, стараясь не делать резких движений поднимался с коленей, зажимая разбитый нос пальцами и бормоча о чем-то своем. А сталкер стоял и смотрел…
Они здорово изменились с тех пор, как Рэд покинул знакомый подъезд и отправился на поиски «панацеи», способной излечить самых дорогих на свете людей от Зоны. Да только возможно ли это, когда они стали ее частью, так же, как и сам Шухарт? Но если сталкер не изменился внешне, лишь душа его стала черствой, как корка хлеба, и чувствительной, как струна на растяжке с гранатой, то с Гутой, Мартышкой и отцом Рэдрика Зона распорядилась по- другому.
Гута постарела лет на тридцать. Землистое лицо, морщины, мешки под глазами, изломанные артритом руки, перевитые венами… Отец вообще превратился в ходячую мумию – высохший, желтый, страшный, череп обтянут пергаментной кожей, шея тощая, жуткая, с тонкими струнами жил, пальцы как у скелета в анатомичке… А Мартышка – вообще не поймешь уже, человек это или животное. Руки удлинились чуть не до колен, спина сгорбилась, кости лица разрослись, шерсть еще длиннее стала. И одно общее у всех – глаза. Будто кто-то всунул в пустые глазницы стеклянные шарики без намека на зрачки, предварительно заполнив их тем самым проклятым синим пламенем, холодным, словно дыхание самой смерти.
Они просто стояли на месте, словно статуи, не делая ни малейшей попытки пошевелиться, и от этого их неживого спокойствия у Рэдрика вдруг поползли мурашки по спине и задрожали руки. Это были его родные – и в то же время, какие-то чужие, чуждые существа, страшные призраки Зоны, от мертвого взгляда которых холодный пот выступал на лбу и сердце начинало ныть, словно старая рана в сырую погоду.
– Что… Что вы с ними сделали? – прошептал Шухарт онемевшими губами. – Что вы, твари, сделали с ними в вашем проклятом Институте?
Нунан отвел рукой ствол пистолета и присел на край стола, запрокинув голову.
– Хоть ты и умный парень, Рыжий, а все-таки дурак, – сказал он, прикладывая к носу платок, сложенный вчетверо. – Никто с ними ничего не делал. Только наблюдали, да кровь иногда брали на анализ – до тех пор, пока это была кровь. А потом она синей стала, и все наши ученые охренели напрочь. Потому что никто до сих пор так и не понял, из чего она состоит, в том числе и Пильман. Ему специально ту кровь в пробирках возили черт-те куда. И он тоже ни черта умного не сказал, потому что сам ничего конкретно не знает. А тут ты со своими фокусами…
В коридоре, там, откуда примчался Рэд, что-то зашебуршало. Будто кто-то мешок с пшеном тащил по полу. Шухарт перевел взгляд – и закусил губу.
По полу полз военный. Тот самый, с развороченным плечевым суставом. Рука служивого тянулась за ним, словно бесполезный предмет, елозя по полу и порой мягко стукаясь о бок хозяина. Впрочем, это нисколько не мешало военному сосредоточенно делать свое дело. Он полз, как, наверно, учили его на плацу, даже не думая отключаться от нереальной боли. Только сейчас Рэдрик разглядел, что левая нога так же безвольно волочится за раненым – видать, одна из пуль перебила то ли колено, то ли бедренную кость. А еще у солдата с лица свалились противоосколочные очки, и сталкер увидел его глаза – такие же мертвенно-синие, как и у Гуты, Мартышки и давно умершего отца…
Рэд посмотрел на Нунана, и тот, не выдержав, отвел взгляд.
– Ну да, ты имеешь полное право ненавидеть меня, Институт, правительство, которое заинтересовано в создании идеальных солдат, – проговорил он. – Только знай, что именно благодаря мне на Хармонт и прилегающую к нему Зону все еще не сброшена ядерная бомба. Тогда бы погибли все. А так… так я просто позволил твоим родным жить своей жизнью в стенах Института и… развиваться. Или деградировать. Я не знаю, что происходит с жителями Хармонта, которые постепенно становятся частью Зоны. Одни медленнее, другие быстрее. Все по-разному, но конец один. Сейчас они все – куклы. Скажи им стрелять – будут стрелять, скажи идти куда-нибудь, пойдут не задумываясь.
Нунан перевел дух, шумно харкнул и сплюнул на пол кровавый сгусток.
– Тебе нужна твоя семья, Рыжий? – спросил он, криво усмехнувшись разбитыми губами. – Они, конечно, отличные образцы для изучения прихотей Зоны, три уникальных вида монстров, появившиеся одними из первых. Но если они тебе так нужны – забирай их. Достаточно сказать им «пошли за мной» – и они не посмеют ослушаться. И будет у тебя твое индивидуальное счастье, даром, без проблем и семейных ссор. Потому что они все сделают, что ты скажешь, и не на кого будет тебя обижаться, Рыжий, за то, что ты сделал. Разве только на самого себя.
Он сплюнул снова и засмеялся – правда, тут же снова закашлялся кровью. Когда у тебя сломан нос, она идет не переставая, заливая носоглотку, мешая неискренне смеяться и говорить с язвительными интонациями. Правда, слезы бессилия по разбитому лицу текут так же свободно, как и по неповрежденному, только жгут они гораздо сильнее.
Шухарт же спрятал пистолет в кобуру и покачал головой. Где-то в глубине души ему было жаль этого человека, всю жизнь свою принесшего в жертву Системе, ставшего ее частью, как он, Рэд, стал частью Зоны. Но уж лучше быть элементом неведомого зла, нежели винтиком в отлаженной, равнодушной машине, перемалывающей людей, их судьбы и жизни с равнодушием шнековой мясорубки. И все, что остается от человека после этого – это душа, размолотая в фарш, и слезы бессилия, катящиеся по окровавленному лицу.
– Нет, Дик, – произнес Шухарт. – В этой игре ты проиграл по-крупному. Ты привык приказывать и получать приказы сверху, по-другому ты не умеешь. Приказали сдать друга – сдал. Приказали запереть в клетку женщину с ребенком и беспомощного старика – запер. Приказали тайно дергать за ниточки разных начальников в Хармонте и Институте – дергаешь. Ты ж без приказов жизни себе не представляешь, нет тебя без них, никто ты. Пустое место.
И, повернувшись к трем статуям с пронзительно-синими глазами, произнес:
