совсем нечего, но почти что так. А глаза у старикана, скажу я вам, как у ребёнка малого и несмышлёного, всему миру ещё радующегося, вот такие, что ли… Может потому я и отдал ему шприц без раздумий. Так он его повертел в руках и за пазуху себе сунул, я не разглядел даже, укол он себе сделал или нет.
Но полегчало мне после того сразу и существенно. Голова болеть перестала, как будто это я себе укол сделал, да не один. Дед посидел ещё со мной немного, повздыхал, нож ещё посмотреть попросил, в руках его повертел и вернул, ничего не говоря. Потом как-то вдруг засобирался, ружьишко закинул за спину, а на прощанье сказал, что я Зону пока не понимаю, всего боюсь, а не надо бы так. И что когда про страх свой всё пойму, тогда могу в гости к нему зайти, в домик на краю леса. Вроде бы слова простые он говорил, но чую я, братцы мои, всё это очень неспроста. После его ухода я ещё посидел немного, а вскоре вы прямо на меня вышли, вместе на базу и вернулись.
А я вот никак не пойму теперь – был ли дед этот вообще, или мне вследствие смертельной обстановки это привиделось? Я к учёным в их основной лагерь ходил, так они доходчиво разъяснили, что это были у меня обычные галлюцинации, случающиеся иногда с людьми на почве отравления токсичными испарениями. И укол я сам себе сделал, поэтому и полегчало мне. Они, мол, всегда говорили, что антидот этот последней серии, ну, который с жёлтой полосой, стал прорывом в аномальной медицине, и всякое такое.
Но Антоха Медведь мне рассказывал, что в этот день он с группой по другому краю Толстого леса проходил и видел странную картину – химера гнала толпу зомби. А ведь про такое раньше никто и не слышал даже, не то чтобы наблюдать. Хотя… В Зоне всё время что-нибудь новое появляется, а уж странное тут – на каждом шагу. Или вот нож мой, который ты, Виталь, мне на день ВДВ подарил. Вот же он, и инициалы твои на рукояти, верно?
При этих словах Шмель повертел перед моими глазами хорошо знакомый клинок, а затем не спеша взял в руки банку тушёнки и разрезал её ножом, как кусок подтаявшего сливочного масла, без всяких усилий! Вместе со всем содержимым разрезал, на две ровные части, из которых тушёное мясо почему-то не падало, и жир не вытекал. И тут же Шмель встряхнул половинки банки над котелком, вывалив в него мясо.
– Вот такие, братцы, загадки на ночь глядя, – задумчиво проговорил он, – ну да ладно, утро вечера мудренее…
Едва занимался рассвет, когда я поднялся заступать в караул. Шмеля рядом не оказалось, и спальник его тоже исчез. Но удививший всех нас штык-нож торчал в бревне рядом с потухшим костром. Ножом Шмель приколол к бревну записку с совсем коротким текстом: «Я ушёл».
В каком смысле он ушёл, было непонятно. По ПДА с моим закадычным дружком связаться не смогли. Когда звучал сигнал поступившего на ПДА сообщения, я вздрагивал и читал его со страхом – вдруг придётся увидеть, что «сталкер Шмель погиб там-то»… Но нет, ничего такого в сеть не поступило. Я надеялся, очень надеялся, что Шмель застрял где-то в дальних территориях Зоны, где просто нет никакой связи, и скоро он вернётся, усталый, потрёпанный, зато живой. Но что-то в душе мне подсказывало, что больше мы не встретимся, и там, куда ушёл старый друг, нет ни сталкерской сети, ни самих сталкеров, нет ни страха, ни бесстрашия, и он бродит совсем по другой стороне Зоны, куда нам, простым смертным, до поры хода нет…
– …Вот так вот, – уже спокойнее произнёс Санька, до сих пор оставаясь под впечатлением сна. – Я так и не понял, что это было. Никогда настолько обстоятельных и подробных снов не видел. Пахомыч, это же про вас? – Парень пристально разглядывал царапины на столе, избегая встречаться взглядом с собеседником. Было и страшно, и любопытно услышать ответ. В Зоне отчуждения всякое может быть. Но вещие сны… Это из какой-то другой оперы. – Нет, я понимаю, что это, скорее всего, просто моя фантазия разыгралась…
– Виталик… – дед перебил Саньку, задумчиво взяв в руки кружку с утренним кофе, – ждал меня, значит, искал… А я обо всём, обо всех позабыл… – Он качнул седой головой, словно отгоняя воспоминания, и улыбнулся, показав на удивление белые для своего возраста зубы. – А вот ты меня радуешь! Не ожидал я от тебя этого столь быстро, да… Значит, тебе уже она с людьми на той её стороне потолковать позволяет, это надо же! Правда, не по своей воле и во сне… Пока во сне. Ладно, это мы поправим. Выздоравливай, скоро я тобой как следует займусь. Как от ветра перестанешь качаться, так и приступим.
– Мной? В каком смысле займётесь? – у Саньки почему-то резко вспотели ладони, а старик так ничего и не ответил.
Глава шестая
