держали меня как в тисках.
От неожиданности меня захлестнуло бешенство, и я, не имея времени на то, чтобы обдумать, что лучше, или точнее – что хуже, покориться изнасилованию или попробовать сопротивляться, стал яростно сопротивляться. И не просто сопротивляться, стал драться. Драться по–настоящему, как в Фатамии, потому что по–другому уже не умел.
Я начал бой на уничтожение.
Это было самое худшее, что можно было предпринять. Но тело действовало само, подчиняясь не разуму, а рефлексам. Приобретённым в Фатамии. Боевым безжалостным рефлексам. И ослепительной ярости.
Я полностью потерял над собой контроль. Совсем ненадолго. Но успел за это совсем короткое время свершить непоправимое.
Я как мыло из рук выскользнул из лап этих подонков и превратился в крутящийся смерч, взорвался серией почти невидимых глазом ударов. Ударов на поражение.
Буквально через секунду я пришёл в себя, но было уже поздно.
Один из санитаров лежал без движения, скрючившись и зажимая ладонями размозжённый пах. Другой, сползая спиной по стене, со всхлипами глотал кровь, хлещущую из сломанного носа. Но не это было самым страшным…
Третий агонизировал. Я понял с первого взгляда, что ему – конец. Насмотрелся я в Фатамии на такое множество смертей на поле боя, что предсмертную агонию от судорог боли отличал сразу и безошибочно.
Подонок получил от меня сильный удар локтем в горло. И после этого по инерции я ещё и крутнул его запрокинутую голову, ломая позвонки.
Конец. “Занавес”, как говорил Олег.
Конец – не только убитому мной уроду. Его мне даже не было жалко. Пребывание в Фатамии и в закрытой психушке сильно изменило меня, и убить человека уже совсем не казалось мне таким уж ужасным делом.
Конец был мне.
Рухнули все надежды, ради которых я столько перетерпел в этой проклятой больнице. Выйти на свободу, оказаться дома, с мамой и сестрой, встретиться с Сашкой. С Любой, лицо которой я почему?то стал забывать, и которое в моих воспоминаниях всё больше приобретало черты лица другой девчонки, Раины. Ничего этого уже не будет. Никогда.
Мне стало по–настоящему страшно. Как не бывало уже давно. Я чуть не завыл от горя и даже не сразу смог очнуться, когда меня стал вызывать Олег.
Наконец, собравшись с силами, я открыл канал связи со своей стороны и, стараясь, чтобы голос не дрожал, попросил его отложить разговор. И сразу, не дожидаясь ответа, отключился. Потому что почувствовал, что сейчас всё?таки не выдержу и зареву, завою от беспросветного горя. Я обязательно соберусь и выйду опять на связь, вдруг ему помощь требуется. Хоть со мной всё кончено, но Олегу я постараюсь помочь. Только чуть отдышаться, привыкнуть к страшной мысли, что надежды больше нет…
В дверь заглядывал санитар, дежуривший “на шухере”. Двое уцелевших санитаров из тех пяти, которые собрались меня насиловать, боком, не сводя с меня остекленевших взглядов, вдоль стены медленно пробирались к выходу.
У меня мелькнула шальная мысль, а что, если и этим сволочам головы пооткручивать? Заодно. Всё равно мне уже терять нечего, семь бед – один ответ. А так – хоть какое?то доброе дело напоследок сделаю. Помнится, Олег тогда в Крыму сказал, что ради того, чтобы встречать иногда волков в человеческом облике и ломать им хребет, ради этого стоит жить.
А я ещё пока жив. И волки, вернее, шакалы – вот они, руку протянуть…
Додумать эту мысль я не успел. Прямо в воздухе возникло облако тумана, сгустилось, приобрело черты человеческой фигуры, и через секунду в “процедурной” стоял Олег.
Он, как ни странно, до сих пор был в обычной своей одежде, в какой ушёл в Фатамию, в своих тяжёлых полуармейских ботинках на рубчатой подошве, в потёртой осенней куртке. Только вот штаны были на нём новые, из материала, какой я видел только в Фатамии, но сшитые точно так же, как и его, тоже полувоенного кроя, свободные, не стесняющие движений.
Действовать он начал сразу. Не промедлив ни секунды. Как всегда в критических ситуациях, решительно и точно, не делая ни одного лишнего движения, с безжалостной неотвратимостью самой судьбы, вкладывая всего себя в каждое своё действие.
Первым делом он быстро втянул внутрь “процедурной” онемевшего от изумления санитара, выглядывающего из коридора. И тут же выставил в коридор меня. Просто переставил с одного места на другое, как малыша, за подмышки и плотно закрыл за мной дверь.
И после этого устроил в “процедурной” бойню. Короткую и беспощадную.
Всё произошло невероятно быстро и почти бесшумно. Я хоть и был в коридоре за закрытыми дверями, но видел всё происходящее там. Видел его глазами.
Как?то так получилось, что я теперь мог не только читать его мысли и эмоции, но и видеть внутренним взором то, что видел в этот момент Олег.
