Ыттыгыргын

– Большая Тьма смотрит на тебя. Будь осторожен. Будь готов. Смотри внимательнее. Ты видишь Большую Тьму?

Кэле смеётся.

– Зачем тебе этот глупый сын Ийирганга? Он слеп. Он почти мёртв. Как и все вы.

Чёрная бездна окружает Мити – лениво, неспешно. Кэле слишком уверен в своей победе, чтобы торопиться.

– Нет, – говорит Мити. Если вступаешь в разговор с Тьмой, это всё, что можно сказать. – Нет.

– Бесполезно. Тебе некуда сбежать.

Кэле кутает её ледяными щупальцами.

– Вы все одинаковы – дети Савиргонга. Слишком разумны. Слишком слабы.

Кэле не знает, что кое-чему дети Савиргонга научились у своих двоюродных братьев. Научились говорить «нет». Даже если от них уже ничего не зависит.

Расслабиться. Отпустить эйгир, сделаться прозрачной. Нет ничего: ни Кэле, ни парохода, ни изнанки.

Есть Мити.

Есть Кутх.

– Ты должен отпустить, – шепчет Мити.

Она знает, что её ждёт. Она готовилась к этому с рождения. Только бы капитан Удо Макинтош не подвёл.

Кутх и время

Старики рассказывают:

Кутх взял горсть снега и сказал: вот, будет время. Снег растаял и утёк сквозь пальцы. Не осталось времени. Кутх улыбнулся тогда и нашёл кувшин. С тех пор хранит время в кувшине.

25. Капитан Удо Макинтош не знает приёмов бартитсу

Пассажиры стояли смирно – широким полукругом прямо перед Макинтошем. Чёрный лёд, однако, держал их по-прежнему и требовал движения. Кто-то нервно стучал пальцами по бедру, у кого-то не находили покоя ноги. Одна старая леди то и дело поправляла причёску. Глаза при этом у всех были совершенно пустые.

– Вам, капитан, как почётному гостю, места в первом ряду. С дамой, – сказал Айзек.

Макинтоша усадили на стул, привязав его руки к спинке, так чтобы он не упал, но и двинуться не смог. Рядом томми устроили мёртвую Аяваку. Сейчас только Макинтош осознал, что там, в ходовой рубке, луораветланка намеренно отвлекла на себя внимание Айзека. Пожертвовала собой ради него. Немыслимо. И отметил: вероятно, ему следовало бы растрогаться.

– Признаюсь, сперва я думал и вас убить, капитан, – голос Айзека сделался нормальным, доктор как будто немного протрезвел от наркотика. – Но теперь вижу особую элегантность в том, что вам придётся выступать в мою защиту, когда комиссия станет разбирать наше дело.

Комиссия! В этом был весь Айзек. Даже совершив самое, возможно, страшное преступление за историю подэфирного пароходства, он убеждён был, что окончательное решение вопроса надлежит поручить вдумчивой комиссии.

Рядом с Айзеком возвышался Мозес, на руках его неподвижно сидела девочка. Эх, Мозес. Выходит, Макинтош был прав в своём давнем подозрении относительно опасных вмешательств Мозеса в собственный организм. Лёд подчинил машиниста-механика так же легко, как подчинял томми.

Не лёд. Кэле.

Девочка смотрела Макинтошу прямо в глаза.

Ты должен отпустить.

– Кэле не существует, – упрямо прошептал Макинтош и физически почувствовал возмущение Большой – огромной – Тьмы.

Тут пассажиры заговорили. Без выражения, без эмоций, громко и чётко.

По очереди.

– Ты.

– Всерьёз!

– Так…

– Считаешь?

– Открой!

– Глаза.

– Капитан!

Макинтош не успевал поворачивать голову, чтобы увидеть, кто именно говорит следующее слово. Пассажиры смотрели на капитана внимательно и требовательно. У каждого на лице написано было презрение – никогда прежде не видел Макинтош столько презрения, такого разного, искреннего и высокомерного.