Голем и джинн

улыбка беса, собирающегося раскрыть чью-то тайну. Он поднял руку и двумя пальцами поманил Джинна к себе.

Заинтригованный, тот шагнул к старику и тут почувствовал это:странную дрожь, пробежавшую по спине и основанию шеи. В голове раздалось какое-то гудение. Одна из рук затряслась. Дело было в браслете. Он вибрировал.

Джинн замер. С ним происходило что-то очень-очень плохое.

Старик протянул похожую на клешню руку и схватил его за запястье.

За мгновенье до того, как все, что было стеклянного в его магазине, включая даже очки, рассыпалось на мелкие кусочки, Уильям Конрой успел заметить то, о чем потом никогда не рассказывал ни полиции, ни своим подручным, ни даже священнику, к которому ходил на исповедь каждый четверг. В ту секунду он увидел, как внезапно изменились две фигуры. Там, где стоял тощий старикашка, вдруг оказался другой — обнаженный, с прокаленным на солнце лицом, лишь немного прикрытым тонкими прядями волос. А там, где был человек, известный Конрою как Ахмад, стоял и не человек вовсе или какое-нибудь другое земное существо, а лишь видение, подобное дрожанию воздуха над раскаленным тротуаром или пламени свечи, колеблемому ветром.

25

В тот самый миг, когда их руки соприкоснулись, берега потаенного озера памяти расступились, а потом исчезли, и потоки образов, ощущений и впечатлений захлестнули обоих и увлекли с собой в прошлое.

Там, где раньше в воспоминаниях Джинна зияла пустота, простиравшаяся от полета ястреба в кроваво-красном вечернем, небе до пробуждения на грязном полу в мастерской Арбели, теперь теснились недели и месяцы, наполненные временем и движением. Джинн видел юную девушку- бедуинку, любующуюся его сверкающим дворцом, видел, как он сам входит в ее мечты и сны. Он вспомнил все их встречи и свой собственный, все растущий интерес к ней. Как никогда раньше, он чувствовал, что для него дни, разделяющие их свидания, бегут, по обыкновению, быстро, а для нее тянутся невыносимо долго; он ясно видел знаки того, что сны и реальность начинают опасно смешиваться у нее в голове.

Не в силах отвернуться, он видел, как в последний раз проник в ее душу. Он чувствовал, как жадно она тянет его к себе, вниз (а он и не думает сопротивляться!), на свою воображаемую свадьбу; как, ослепленный желанием, он уже не видит опасности и только в самый последний момент, в панике и боли, с трудом вырывается из ее снов.

Собственными глазами он видел, как парит в воздухе, практически уничтоженный. Видел, как отворачивается и закрывает уши, чтобы не слышать крики ее родни, а потом прячется в своем стеклянном дворце.

А потом он увидел и то, что случилось дальше.

Остатки дневного света догорали на парапетах стеклянного дворца, и Джинн с раздражением сознавал, что солнце спускается все ниже.

Прошла уже почти неделя с его последней страшной встречи с юной бедуинкой, а он все еще не пришел в себя. Целыми днями он недвижно парил в воздухе, грея на солнце незаживающие раны, но на ночь прятался внутри дворца, под защиту стеклянных стен. Ночи теперь приносили ему досаду и усталость, раны чесались и болели, а настроение неизменно падало. Еще несколько дней на солнце, и он соберет достаточно сил для давно задуманного путешествия в обиталище джиннов, на место своего рождения. Почему, ну почему он не отправился туда раньше? Зачем безалаберно и бездумно позволил втянуть себя в жизнь людей? Все мысли о Фадве теперь были окрашены злостью на собственную глупость.

Нет, он нисколько не винил девушку в том, что произошло! Вина была только его. Он слишком приблизился к ней; он чересчур восхищался тем