хаос, и согласился принять предложение. После чего, забыв о гордости, он отправился в местную синагогу и Еврейский совет с просьбой о деньгах. Они согласились помочь в обмен на разрешение вывешивать объявления о службах на доске в вестибюле, рядом с объявлениями о партийных митингах.
Майкл по-прежнему верил в то, что говорил своему дяде. Сам он в синагогу не ходил, никогда не молился и надеялся, что в один прекрасный день нужда в религии просто отпадет. Но он понимал, что такие перемены происходят медленно, и верил в пользу прагматизма.
Навещая племянника, равви замечал религиозные объявления на доске, но ничего не говорил. Похоже, его тоже печалило возникшее между ними отчуждение. Кроме друг друга, у них практически не было родных в этом мире: отец Майкла давным-давно переселился в Чикаго, оставив в Нью-Йорке кучу обозленных кредиторов, и, проживая в районе, где преобладали большие семьи, Майкл особенно остро чувствовал свое одиночество. Потому он так и обрадовался, увидев на пороге своего кабинета равви:
— Дядя! Как хорошо, что ты зашел!
Мужчины неловко обнялись. Сам Майкл уже привык ходить с непокрытой головой и без выпущенных поверх брюк кистей-цицит, но рядом с дядей чувствовал себя голым. Вдруг он заметил застывшую в дверном проеме женскую фигуру.
— Хочу познакомить тебя с моим новым другом, — сказал равви. — Майкл, это Хава. Она недавно прибыла в Нью-Йорк.
— Рада познакомиться с вами, — произнесла женщина.
Она была высокой, даже выше Майкла. В первый момент ему почудилось, что в дверях маячит темная и грозная статуя, но незнакомка шагнула в комнату и оказалась обычной женщиной в простой скромной блузке. В руках она держала картонную коробку. Поняв, что чересчур пристально разглядывает ее, Майкл поспешно заговорил:
— И я тоже, разумеется. Сколько вы уже в Нью-Йорке?
— Всего месяц.
Она смущенно улыбнулась, словно извинялась за свой недавний приезд.
— Муж Хавы умер по дороге в Америку, — объяснил равви. — Здесь у нее никого нет. А я — что-то вроде ее социального помощника.
Лицо Майкла вытянулось.
— Бог мой, какое горе! Я вам глубоко сочувствую.
— Спасибо, — еле слышно откликнулась она.
Они замолчали, словно переживая ее недавнее несчастье. Тут женщина вспомнила о своей коробке.
— Я вот это испекла, — сказала она немного отрывисто. — Я пекла для вашего дяди, но всего оказалось слишком много. Он предложил принести это сюда и угостить людей, которые здесь живут. — Она протянула коробку Майклу.
Он открыл ее, и комнату немедленно заполнил божественный аромат масла и специй. Коробка было доверху наполнена выпечкой: слоеными рожками, миндальными и имбирными печеньями, коржиками и сладкими булочками.
— И вы сами все это сделали? — поразился Майкл. — Вы пекарь?
Женщина ненадолго задумалась, а потом улыбнулась:
— Да. Наверное, да.
— Моих подопечных все это очень порадует. Прослежу, чтобы каждому досталось по кусочку. — Он поспешно закрыл коробку, чтобы избежать соблазна: при виде миндального печенья у него немедленно потекли слюнки; он обожал его с детства. — Спасибо вам, Хава. Это отличный подарок. Отнесу все это на кухню.
— Попробуйте миндальное печенье, — предложила женщина.
— Обязательно. Очень их люблю.
— Я… — Она замолчала, будто спохватившись. — Я рада.
— Хава, — вмешался равви, — может, подождешь меня в прихожей?
Женщина кивнула.
— Рада была познакомиться с вами, — сказала она Майклу.
— Я тоже, — отозвался он. — И правда, огромное вам спасибо. От всех здешних постояльцев.
Она улыбнулась и вышла из кабинета. Для такой крупной женщины двигалась она на удивление бесшумно.
— Бог мой, какая трагедия, — вздохнул Майкл, когда они с дядей остались вдвоем. — Удивительно, что она осталась в Нью- Йорке, а не вернулась домой.
— Там ее никто особенно не ждет. По сути, у нее не было выбора.
— Но она ведь не у тебя живет? — нахмурился Майкл.
— Нет-нет, конечно нет, — поспешно ответил дядя. — Она пока живет у моей бывшей прихожанки, пожилой вдовы. Но надо найти ей постоянное жилье, да и работу тоже.
