Неужели вновь появится деление на пораженцев и оборонцев?
На сей раз Дина была на работе. Без того большие глаза девушки еще расширились при виде Кротова в форме. Одно дело, знать что-то о прошлом, и другое — увидеть случайного знакомого совсем в ином виде. Уже не обычного человека, нет, официального представителя государства.
— Я ненадолго, — сразу предупредил Кротов. — Служба. Может, посидим где-нибудь? Даже не знаю, удастся ли еще свидеться?
— Но ты же из Сибири… — растерянно вымолвила девушка.
— Есть разница? — чуть пожал плечами Кротов. — Война касается всех нас, вне зависимости от места проживания. Где же мне еще быть?
— Не знаю… Но кто ругал режим?
— Режимы приходят и уходят. Страна остается.
Как ни относись к конкретному человеку, его отправление на войну поневоле вызывает желание побыть вместе хоть некоторое время. Как порою приходится быть рядом с постелью умирающего, что бы о нем ни думали при жизни. Но ведь и тут никто не скажет, суждено ли вернуться или одной могилой в дальних краях станет больше?
— Когда уезжаешь?
— Понятия не имею. Это уже военная тайна, которую мы узнаем в последний момент. Прибыть в пятнадцать ноль-ноль, а дальше начальство объявит, кому на племя, кому — на убой, — вольно процитировал он Дениса Давыдова.
— Слушай, я не поняла… Кто ты по званию? Ты же в войну стал офицером. Какое они имеют право тебя призывать? Да еще из другой страны…
— Я кадровый, — признался Кротов. — Окончил Николаевское кавалерийское как раз перед японской войной. Так что это моя профессия. А последнее мое звание — полковник.
Он покосился на нарукавную нашивку. Все-таки погоны намного лучше и удобнее, но все революционеры с самого начала революции только и норовили их сорвать. Даже непонятно, откуда такая злость? Это лишь знаки различия, а любое звание — лишь свидетельство профессиональной квалификации, должность, которую человек может занять в соответствии со знаниями и способностями. А без должностей армия существовать просто не может. Как не может существовать без дисциплины, сразу превращаясь в обычную банду.
— Настоящий полковник? — Для Писаревской статус ее знакомого явно был откровением.
— Не знаю, насколько настоящий. Произведен весной семнадцатого, когда уже армия превратилась в вооруженный сброд. Так что полковником побыл лишь несколько месяцев. Вопрос о моей подлинности можно считать открытым, — невольно улыбнулся Кротов.
— Ничего себе…
— Тебя это смущает? — Они уже сидели в какой-то кофейне, расположенной неподалеку от редакции. — Ничего. Война закончится, и наверняка вновь вернусь к мирному ничегонеделанию. Вернусь в Сибирь, буду медведей разводить, грибы собирать…
— Переиграть нельзя?
— Зачем? Во время войны единственная обязанность мужчины — воевать. А вот на митинги ходить больше не советую. Что-то я такое слышал, будто власть тщательно отслеживала, кто именно находился на площади. И есть подозрение, будто могут в случае неудач обвинить оппозицию в служении противнику. По законам военного времени. Если очень хочется, дождитесь лучше победы.
— Ты не понимаешь… Новый президент — худший из всех возможных.
— Но его выбрал народ. Раз уж захотелось пожить при демократии, то надо с ней считаться. — Сам Кротов демократом никогда не был, с сибирским правительством боролся как мог, однако не станешь же рассказывать об этом! Вдобавок борьба происходила с иных, противоположных, позиций.
— Нам главное — не допустить его вступления в должность.
— Насколько понимаю, он уже вступил. Повод достойный — война. Медлить не годиться, да и прежний, как его, Бухарин, торопится сдать дела. — Последнее тоже было правдой, услышанной мимоходом в Кремле. — А дальше уже иной вопрос — справится ли с новыми обязанностями или нет? Да и народу, уж поверь человеку не очень молодому, в данный момент до политики особого дела нет. Начало войны, тут заботы иные. Более практичные. Вот все прочее покажет уже ход событий. Например, как слышал, в ближайшее время может состояться объединение с Петроградом. Разве плохо?
— Зачем он нам нужен? Только корми их… Они же сами себя толком продовольствием обеспечить не могут.
— Зато у них промышленность. Так что выигрыш имеется, и самый прямой. Плюс это порт, значит, связь с иными государствами. И вообще, мы же — один народ. Уже поэтому государство тоже обязано быть единым. Или хочешь как в Латинской Америке? Все говорят на одном языке, и в то же время куча стран, ни одна из которых не является развитой хотя бы до европейского уровня? Не хочешь пожить в такой? Я лично — не слишком. Знаешь, до войны и революции я чувствовал себя человеком великой страны. И отношение иностранцев было соответствующее. А сейчас мы превратились в набор колоний, и даже правительства прислушиваются, что именно им скажут за рубежом. И вообще, против быть легко, но надо же предлагать нечто взамен!
— До революции было самодержавие. Тюрьма народов, система, отсутствие свободы. А сейчас — каждый человек может добиться всего. — Кажется, говорить на некоторые темы с Диной было бесполезно. Подобно многим из нового поколения, она уверовала в пропаганду, и никакие доводы рассудка проникнуть в ее сознание не могли.
— Положим, добиться и тогда было возможно. Опять-таки смотря чего. Понимаешь, тогда не было идеала, но все-таки жизнь куда-то двигалась. И,
