Стихия Земли прислала многоножку – мерзкую грязно-бурую тварь около полутора метров длиной, с непрерывно шевелящимися жвалами на матово поблескивающей хитином башке… Противник продержался еще меньше стаи ворон. Сперва его танком проутюжил Обжора, раздавив панцирь, как яичную скорлупу, а затем «Животворящим капканом» превратил в удобрение Дар. Не успела она издохнуть, а черепут уже сражался с толстенной трехметровой водяной гадюкой – тварь обвилась вокруг его панциря и прицелилась, чтобы вонзить чудовищные по размеру ядовитые клыки в его плоть. Что ее и погубило. Своевременно и точно управляя способностями питомца, Дар использовал откатившийся «Таран». Змея промахнулась – черепут успел втянуть под панцирь головы, в следующую секунду он разогнался и чиркнул краем острого как бритва панциря по стволу ближайшего дерева. Ошметками брызнула кора. И разрубленная змеюка распалась на две беснующиеся в слепой агонии половинки, заливая траву водянистой кровью.
Пробуждение стихий Жизни и Смерти снова произошло одновременно, но теперь меня это не удивило – жизнь и смерть всегда идут рука об руку.
Смерть выставила рыцаря-скелета – исполина двухметрового роста в проржавевших, осыпающихся трухой от каждого движения доспехах и с таким же ржавым огрызком двуручного меча. Сквозь дыры доспехов и истлевшую одежду проглядывали желтые кости, в прорезях глухого шлема тлели красные угольки глаз. Заявка от Жизни – хищная росянка, могучее растение трехметровой высоты и лилово-зеленой расцветки, передвигающееся на лапах-корнях, с руками-лозами, вместо цветка – полутораметровая устричная пасть с саженными шипами, заменяющими клыки.
Первым делом росянка прикончила рыцаря-скелета.
Тот успел рубануть ее пару раз, отхватив тупым клинком извивающиеся лозы, затем хищное растение надвинулось на рыцаря, мгновенно оплело его доспехи гибкими плетями побегов, полностью обездвижив, и, разинув пасть, вылило на несчастного мертвяка целый поток кислоты. Ржавые доспехи зашипели и задымились, растворяясь на глазах, кости распались, и скелет осыпался грудой мусора.
А затем Дару с Обжорой пришлось чертовски тяжело. И было просто невыносимо сидеть и наблюдать, как маг сражается без моей помощи. Жгучее желание ввязаться в драку едва не сорвало транс, но Дар, вовремя почуявший, что творится у меня в душе, остановил одним взглядом: «Нет!»
Первым в бой вступил черепут – выстрелив «Тараном», подсек краем панциря ходильные отростки. Пролетев с разгону дальше, затормозил, разворачиваясь для новой атаки. Росянка с шумом повалилась набок, хлестнула плетями «рук», но не дотянулась до ненавистного врага. Плевок Обжоры склеил несколько плетей с центральным стеблем, но и того десятка, что остался, хватало для нападения.
Дар ударил заклинаниями. Жизнь против жизни. Неудачное сочетание, но ничего другого у мага не имелось. «Животворящий капкан», «Хищный плющ», «Разъедающие споры»… Несмотря на природную сопротивляемость родной стихии, росянка скорчилась от боли, оплетенная рожденными магией врагами, разрываемая изнутри. Но, даже поверженная, она была чертовски сильна и опасна. Как только Обжора оказался в пределах досягаемости, центральный стебель резко разогнулся – словно выстрелил, и громадные челюсти «устрицы» с громким клацаньем сомкнулись на его панцире. Едва Обжора успел втянуть лапы и головы, как на него обрушился поток кислоты. Панцирь зашипел, по твердой, как сталь, костяной броне стремительно поползли расширяющиеся язвы…
На помощь бросился хозяин. Маг на бегу кастанул на Обжору лечащее «Цветение», почти сразу остановившее действие кислоты – язвы затянула живительная пленка. А затем с искаженным яростью лицом прыгнул к росянке, выставив перед собой посох. Вот где проявились-таки эмоции – когда возникла серьезная угроза для здоровья питомца. С поразительной ловкостью намотав на древко метнувшиеся к нему растительные плети, Дар выхватил кинжал и принялся ожесточенно рубить кинжалом возле основания «башки». Последний удар – и «устрица» отвалилась. Челюсти бессильно разомкнулись, выпуская основательно потрепанного черепута…
Кряхтя по-стариковски, питомец отошел на несколько шагов и плюхнулся на костяной живот, впадая в лечащее забытье. Дар выдернул из обмякших побегов свой посох и встал рядом, тяжело опираясь на древко. Он тяжело и быстро дышал – все по-прежнему воспринималось ускоренно, по лицу струился пот, и общий вид у него был неважный. Борода на левой щеке подпалена, сквозь прожженные дыры на плечах и груди куртки проглядывала воспаленная кожа, штаны в нескольких местах разъедены кислотными пятнами – на одежде можно ставить крест. Дар торопливо отпил из фляги, бросил на меня предупреждающий взгляд. И вдруг ободряюще подмигнул, как бы говоря:
«Держи транс. Все в порядке».
Жестом подняв Обжору, он быстро двинулся с ним к ритуальной поляне.
Невыносимо. Невыносимо сидеть и смотреть, как за тебя отдуваются другие, но иначе просто невозможно. Да и мне транс давался непросто – я сам обливался ручьями пота. На плечи словно давила многотонная тяжесть, вминая в почву, и все сильнее нарастало паршивое ощущение усталости и бессилия, словно я растворяюсь, как кусок сахара в кипятке. Дрожали мышцы, ныли связки. Гулко и неровно билось сердце. Чертов ритуал высасывал из меня энергию пылесосом. Высокий уровень приручения давал о себе знать весьма неприятным образом. Семя на алтаре светилось в окружении радуги горящих кристаллов – оно было готово к внедрению.
Пора всю эту бодягу заканчивать…
Казалось, я всего лишь моргнул, а картинка перед глазами уже сменилась.
Кусты раздвинулись, пропуская Дара обратно. Он посторонился – следом топал Обжора. На его широкой костяной спине расслабленно лежало массивное тело дикоши, но черепут пер довольно уверенно, будто не чувствовал веса. Я помнил, что должно произойти, и напряженно следил, ожидая наступления этого момента. Граница кустов – граница сонной зоны.
