союз, сначала военный, а затем и политический. Борович мгновение оставался в ступоре, потом заорал:
— Духов нет!
Потом бросился бежать. В двери дернул Васяка за воротник и рявкнул:
— Сваливаем! Там что-то есть!
— Господи Иисусе, что?
Они бежали по коридору к выходу из здания.
— Не знаю. Сваливаем, как можно подальше.
— В управление?
— Нет.
— Куда же тогда?
— В Америку!
Альтбузерштрассе была небольшой, но довольно длинной улицей. Офицер крипо (криминальной полиции) шел по ней и трясся. А может, следовало бы вызвать гестапо? Попросить прислать дополнительные силы? Как? Ближайший телефон был, кажется, в аптеке на Рынке. Альберт Грюневальд трясущимися от страха руками расстегнул плащ, вынул люгер и перезарядил. Он знал, что это ему мало в чем поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.
Город уже был в осаде. С Ноймарктплатц[67] раздавался оглушительный грохот орудий. Но сама эта улочка пока что оставалась целой. Грюневальд шел, словно был не в себе. Слегка отрезвил его легенький ветерок. Он инстинктивно глянул в сторону. Ветер открыл ворота подворотни, где два солдата сбрасывали мундиры и переодевались в гражданское.
Грюневальд побежал к ним с криком:
— Стоять! Это крипо!
Ему не повезло. Он попал на парашютистов Геринга. Один из них выхватил пистолет и выстрелил быстрее, чем Грюневальд успел нажать на курок. Они ведь уже пару лет принимали участие в настоящей войне, а он — нет. И вообще, никогда еще он не стрелял в человека.
Парашютист подошел к лежащему и добил его следующим выстрелом.
— Эй! Не дури, — сказал второй солдат. А точнее: наполовину солдат и наполовину гражданский, если судить по конгломерату элементов всей той одежды, что была на нем.
— А что?
— А вдруг кто-то услышал?
У убийцы не было никаких сомнений.
— В этом грохоте орудий? Да и кто? Ведь всех эвакуировали.
— Факт. Если кто и остался, сидит теперь, трясется в подвале.
Они быстро закончили переодеваться. Хуже всего было с обувью. Пришлось обыскать несколько квартир, чтобы найти подходящую.
— Те инвалидские бумаги с тобой?
— Со мной, donnerwetter. Я обыскал трупы во всем морге, делая вид, будто бы разыскиваю тело брата. — Дезертир развернул два листка. — Один после кровоизлияния в мозг, а второй — слепой. Ты кем хочешь быть?
— Слепым быть не хочу, — решительно заявил его дружок.
— А знаешь, что такое кровоизлияние?
— Нет, — прозвучал, вне всяких сомнений, откровенный ответ.
— А я знаю, потому что расспрашивал врача из другого госпиталя. У меня будет половина тела без движения, и я буду бормотать, указывая тебе дорогу. Ты меня будешь чуть ли не нести, но, время от времени, тебе нужно будет столкнуться с каким-нибудь столбом, ага, и никогда никому не гляди в глаза.
— Погоди. У слепого ведь должна быть палка.
— Вон, у того, что лежит, есть палка. Явно когда-то схлопотал.
— Так это же не такая…
— Что б ты сдох. Сейчас обдеру краску ножом.
— Ладно. Тогда — в атаку. — произнес парашютист по-польски. Он неоднократно слышал этот клич с вражеских линий во время боев под Монте Кассино. — Пока русские не замкнули кольцо.
Слепец и наполовину паралитик умело перескочили неподвижно лежащее тело. Умело, по-спринтерски они перебегали из подворотни в подворотню в зоне обстрела, где не было патрулей. Потом предполагали уже не спешить.
