На глазах у ошеломленного послушника брат Джакомо, подобрав полы сутаны, пустился бежать во весь дух. Послушник почувствовал, как тревожно, отчаянно забилось у него в груди сердце. Что ему придумать? Что сказать? Он ничтожный, невежественный человек, не умеет ни читать, ни писать. Даже самые простые вещи кажутся ему невероятно сложными. А время поджимало. Если он собирался что-то предпринимать, это «что-то» надо было делать очень быстро.
— Слышу, слышу. Какая нужда привела вас сюда? Очень поздно, глубокая ночь на дворе и…
— Ты непроходимый тупица, брат! Последний раз говорю, открывай ворота римскому легату, или мы разнесем их в щепки! Честью клянусь, мы слов на ветер не бросаем!
В тот же момент в скудном свете луны и отблесках факелов послушник разглядел чуть поодаль, в арьергарде, всадника на белом коне. Его фигуру скрывал темный плащ с низко надвинутым капюшоном. Он сидел неподвижно в седле, но потом, словно стряхнув оцепенение, рысью поскакал к воротам монастыря. Очутившись у крепостной стены, всадник, не спешиваясь, скинул капюшон. Желтые сполохи мерцавшего пламени осветили надменное лицо с холодными чертами. Послушник никогда прежде его не видел, однако же узнал сразу: Чезаре Борджиа, воплощение зла и жестокости.
Борджиа не произнес ни слова, но этого и не требовалось. От одного его вида у бедного послушника душа ушла в пятки. Трясущимися руками он отодвинул засов и распахнул ворота. Не успели разойтись деревянные створки, как разъяренный командир отряда сильным ударом кулака сбил послушника с ног.
Тем временем брат Джакомо разбудил аббата, почтенного старца с длинной бородой, посеребренной сединой. Оба монаха прекрасно осознавали, что сейчас произойдет. И должны были помешать этому любой ценой, помешать даже ценой собственной жизни. Они служили великой миссии, которая была превыше их личной безопасности, превыше существования самого монастыря, превыше любой мыслимой жертвы. И хотя они не сомневались, что жертва потребуется от них очень скоро, они не обмолвились ни единым словом и действовали весьма решительно. Аббат, брат Леоне, поспешно покинул опочивальню, со всех ног помчавшись в главный зал своего небольшого дома, располагавшегося в центре просторного клуатра, окруженного красивой галереей в романском стиле. Прибежав в зал, аббат первым делом надавил на каменный выступ в полу (он походил на брусок или небольшую плиту), спрятанный под массивным дубовым столом.
Чезаре Борджиа добрался до жилища аббата в тот миг, когда глубоко внизу, в подземелье, зазвонил колокольчик. В тайном убежище около масляного светильника стоял в карауле и клевал носом монах. Вздрогнув, он посмотрел на колокольчик широко открытыми глазами. Никаких сомнений, он не ошибся. Пора отправляться в путь. Стражник разбудил своего товарища, с кем они менялись на часах. Оба были перепоясаны мечами и облачены в светские костюмы — узкие куртки и облегающие штаны — вместо сутан и сандалий. Не мешкая стражники вошли в соседнюю комнату и разбудили крепко спавших близнецов, девушку и юношу семнадцати лет. Монахи, верные обету послушания, охраняли молодых людей по приказу, не ведая, кто они такие. Теперь им всем предписывалось бежать, не теряя времени даром.
А наверху, в доме, Чезаре бросал быстрые, колючие взгляды на аббата. Всем другим старец внушал почтение, младший же Борджиа испытывал к нему недоверие и страх. Мудрый человек всегда опасен, намного опаснее доблестного воина или искусного, отважного фехтовальщика. Два охранника дожидались господина снаружи, у дверей дома аббата — небольшого квадратного в основании двухэтажного каменного строения.
Борджиа упорно молчал, и аббат не выдержал, заговорив первым:
— Можно спросить, монсиньор, чем мы обязаны столь неожиданному визиту?
Старец держался твердо и уверенно, призвав на помощь всю свою выдержку. Тайна, охраняемая им, великая тайна не должна открыться лишь потому, что он испугался. Впрочем, Борджиа, по-видимому, уже владел секретом, иначе он не стал бы силой врываться в монастырь среди ночи, словно счет шел на секунды, и малейшее промедление могло пагубно отразиться на его планах — нарушить или полностью их уничтожить. Итак, жребий брошен. Аббат старался выиграть время.
— Брат Леоне, не следует сердить меня, заставляя распространяться обо всем, что мне известно, о чем вы прекрасно осведомлены. Отдайте мне то, что я ищу, и я умчусь как ветер, исчезну бесследно, точно меня здесь и не было.
— Мы не…
— В противном случае, — продолжал Чезаре, и тон его сделался угрожающим, — вы узнаете, к каким последствиям приводит гнев, гнев в его идеальном, философском значении.
В подземелье четверо человек, закутанных в плащи, безмолвно и торопливо шли по темному тоннелю, заканчивавшемуся в лесу, за пределами монастырской стены. Они почти бежали. Темнота не мешала им, поскольку дюжину раз они уже ходили этим путем. Однако теперь все происходило по- настоящему. Их жизни подвергались опасности. И сокровище, более ценное, чем их жизни, хотя и напрямую с ними связанное, оказалось под угрозой и могло исчезнуть навсегда.
— Вы не умеете притворяться, брат Леоне. Считаете меня глупцом? — заметил Чезаре насмешливым тоном, способным заморозить кровь в жилах дракона, обращаясь к оцепеневшему аббату, который ничего не ответил и даже потупил взор, не в силах вынести вид Борджиа. — О, разумеется, вы выполняете свой долг. Тогда и я поступлю, как должно… — промолвил Чезаре, приближаясь к старцу.
Из складок одежды он вытащил кинжал и вонзил клинок прямо в горло монаха так же легко, как протыкают ножом кусок жаркого. Струя алой крови
