– Смотри.
И над ровной поверхностью скалы в трех шагах от нас, словно сотканные из голубоватой океанической воды, закружились песчинки. Их становилось все больше, больше и больше, до тех пор, пока из песчинок не образовался отчетливо видимый смерч. Он остановился на долю секунды, а затем рассыпался в воздухе, образуя картину. И я увидела толпу, серую, совершенно безликую, что двигалась словно песок… а затем в этой толпе возникли два силуэта – юноши, остановившегося как от удара молнии, и девушки, чьи волосы развевал ветер. Она не сразу заметила того, кто замер потрясенным изваянием, но вот она поворачивает голову, взгляд ее скользит по толпе, и… они увидели друг друга. И медленно, словно не веря в происходящее, влюбленные сделали первый шаг. Шаг друг к другу. Миг. И вот они уже стоят рядом – не замечая ничего вокруг. Не видя. Не ощущая, что не одни. Они дышат, глубоко и часто словно не могут надышаться друг другом. Его рука поднимается и замирает. Ее ладонь медленно, неуверенно прикасается к его, их пальцы переплетаются. Они вздрагивают. И он обнимает ее. Крепко и бережно, словно величайшую ценность, самую большую ценность в его жизни, которую всегда искал и так неожиданно нашел.
– В паре сильнее привязывается мужчина, – заговорил Роутег. – Возможно, это заложено в нас генетически, с тех пор, когда в один из моментов эволюции потомство не могло выжить без поддержки отца, возможно, тому есть другие причины, но факт остается фактом – в паре сильнее всего привязывается мужчина. И с того момента, когда он находит свою пару, он испытывает сильное, болезненное, сводящее с ума желание обладать ею.
И двое, сотканные из крохотных сверкающих кристаллов, слились в страстном поцелуе.
– Наши женщины испытывают желание не сразу, насколько мне известно. Интерес, любопытство, ожидание удовольствия в них превалируют в большей степени, чем желание страсти, но зная о том, насколько это важно для мужчины, насколько это жизненно необходимо ему, насколько болезненным является процесс воздержания… Так что, да, Маделин, сразу. И я никогда не слышал, чтобы нашим женщинам приходилось сожалеть об этом.
В его словах прозвучало что-то с отголоском боли. И я не поняла причину, зато догадалась, как тяжело ему говорить мне об этом. И все же… все же я уточнила:
– Но все же по-другому, когда парой оборотня становится человеческая девушка?
Страстно целующаяся пара рассыпалась мириадом сверкающих кристалликов… Затем песчинки затанцевали снова, искрящиеся в лучах поднимающегося солнца, образуя силуэт мужчины.
– Такое происходит редко, – начал рассказывать Роутег. – К счастью – крайне редко.
И мужчина из песчинок начал становиться больше, его мускулатура заметно выделялась все сильнее с каждой секундой.
– В основном с сильнейшими из нас. С теми, кто способен не сойти с ума.
И сверкающее лицо мужчины стало меняться… вот уже вместо рта – звериный оскал.
– С теми, кто достаточно силен, чтобы удержать зверя в том случае, если… она скажет «нет».
Песчаный силуэт мужчины ссутулился, руки заметно удлинились.
– Иногда, – продолжил Роутег, – они находят в себе силы выбрать пару из оборотней и держать себя под жестким контролем до тех пор, пока не появится ребенок. Я уже говорил – генетически мы привязаны к детям. Привязаны настолько, что ни один оборотень не уйдет даже от нежеланной, не приносящей удовлетворения женщины до тех пор, пока дети не обретут силу, пока не построят собственные семьи. Это позволяет удержаться. Удержаться в клане, в семье, рядом с той, которая никогда не снимет болезненного напряжения, сколько ни обладай ею. А после того как младший из детей обретет свою семью…
И мужчина из песка рассыпался. Просто рассыпался.
Мне было жаль его. Так жаль.
А потом…
А потом я вдруг поняла, что Роутег говорил… о себе.
Вскинув голову, я посмотрела на его напряженное, бледное лицо, холодный, скрывающий эмоции взгляд, сжатые, побелевшие от напряжения губы и не веря, оказавшись не способной поверить, сдавленным шепотом спросила:
– Твоя пара… я?!
– Да, Маделин, – сухо ответил он.
– Но… когда? Как ты понял?
Он тяжело вздохнул и ответил:
– С первого взгляда. С того момента, как увидел на перроне. Как понял? Я ни черта не понял, Мадди!
Он откинул голову назад, прижавшись затылком к камню, и начал рассказывать:
– Я не собирался вмешиваться в схватку, планировал скрыть происходящее от людей, но меня потянуло туда. К тебе. И вовремя – Вихо предусмотрительно прикрывал тебя не только своей троицей, он и бет прислал контролировать этапы твоего путешествия. Он просто не знал, с кем связывается. Против меня не было бы шанса даже у половины его стаи, но не суть. Когда я тебя увидел, меня накрыло ощущением туннельного зрения – как-то внезапно я начал видеть только тебя. Как ты стоишь, поправляя рюкзак, как ходишь, выглядывая монорельс, как нервно пьешь. Я решил, что просто
