Хаос: отступление?

Не прошел я и мили под палящим солнцем (Рекс тяжело обвис в моих руках, заставляя подозревать самое плохое), как со стороны Лас-Вегаса раздался гул мотора. Когда экипаж приблизился, я разглядел треугольник Каниша и остановился, гораздо более уставший, чем я себе представлял.

Лайнус подводит корабль, грузно осевший под тяжестью песка. Вниз летит веревочная лестница. Взяв Рекса на одну руку и хватаясь за ступеньки другой, я поднимаюсь на корабль, с трудом перенося боль в плече. Оно у меня болело все это время, и я просто не замечал?

Через дырку песок попал и в мой костюм. Лайнус осматривает нас с ног до головы.

– Мне нужно поменять прототип, – говорю я.

Да.

Я переодеваюсь, и мы плывем по морю песка дальше.

* * *

До города мы добираемся меньше, чем за день. Нас встречает долгожданный дождь, принесенный Тихим океаном. Здесь страшен не столько песок, сколько сверхтонкая пыль, которая в течение нескольких часов превращает легкие животных в месиво.

Город, центр Тихоокеанской колонии, построен полукругом вокруг входа в последний туннель на Западном побережье, принадлежавший выжившим. Палитра геномов здесь фантастически разнообразна. Люди из класса «А» в течение поколений манипулировали с ДНК человека и создали широкий ассортимент нейронного вещества.

Лайнус уводит корабль в док. Сигнал стал сильным, но он замусорен болтовней, которую я всегда презирал. Теперь она еще более бессмысленна. Оказывается, кто-то из жителей города откопал старинную песню, которая всем понравилась, и они исполняют ее на разных инструментах и в разных тональностях. Кто-то разыскал фотографии первого верхнего укрытия, и в полдень у нас будет празднование. И, наконец, в Атлантической колонии –  восстание выживших.

Первым делом, по моему требованию, мы идем в медицинский центр. Двое из «С» класса несут Рекса к каталке. Я по-прежнему держу его за лапу, пока медики вкалывают ему дозу морфина, после чего вынимают его дыхательный тракт. Пока двое производят эти манипуляции, третий держит шприц с морфином наготове – для меня, если потребуется.

Я говорил, что Рекс – не первая моя собака? И даже не сотая?

– Он поправится? – спрашиваю я.

Ни один из «С» не отвечает, потому что они недостаточно умны, чтобы размышлять и делать выводы.

* * *

Как только я выхожу, ко мне подходит группа людей класса «А» из Департамента технического обеспечения жизнедеятельности и задает вопрос о моем последнем прототипе. Я указываю на собственное тело и объясняю:

«Этот гораздо совершеннее предыдущего, поскольку позволяет лучше чувствовать прикосновения. Например, я чувствую тепло Рекса, и этот сигнал циркулирует по моей нервной системе. Хотя это меньше нравится, но я также могу чувствовать холод».

Оживляясь, они кивают головами.

«Кроме того, – продолжаю я, – я ищу способы активизации половой чувствительности. Это же будет просто чудесно, не так ли»?

Главный «А» вежливо улыбается. Пластик, закрепленный на его металлических зубах, вытягивается, повинуясь улыбке. Это напоминает мне, почему я так не люблю бывать в городе: они думают, что я чокнутый.

– Вы сделаете необходимые модификации для массового производства?

– Я всегда это делаю. Вы ведь отлично это знаете.

* * *

Я провожу в городе целую неделю. Это ужасное место, которое не знает любви. Дома здесь – просто помещения для сна. Никто ни к кому не прикасается. Единственные люди, которым этого не хватает, это «А», но ни один из них в этом не признается. Вместо этого они проводят эксперименты, все больше и больше.

Пытаются найти верную комбинацию генов – ту, что могла бы зажечь огонь эволюции. Но не могут. Мы не меняемся. Не способны к изменениям. Такова наша природа. Мы всегда одни и те же.

Восстание в Атлантической колонии подавлено. Мне лично жаль. Если у меня и остались мечты, то в одной из них выжившие восстают. Когда это случится, я их отыщу и помогу.

* * *

В последний день я забираю Рекса из медицинского центра. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это не моя собака.

– Вы его клонировали, – говорю я. – Он меня не узнает. Теперь это просто старая больная собака.

«С» уходит.