Ишим лег вздремнуть, а Кэррон встала у рулевого колеса, держа корабль к ветру таким образом, чтобы большой парус был наполнен. При таком курсе скорость продвижения падала, но в противном случае им пришлось бы либо орудовать шестами, либо рискнуть и включить паровой двигатель. Они решат, что делать, когда Ишим проснется и посмотрит на состояние реки. Им будет довольно посмотреть друг на друга и кивнуть – полтора десятка лет полагаясь лишь друг на друга, они научились обходиться без слов и молчали порой целыми неделями. Кэррон улыбнулась, увидев, как впереди в воду нырнул зимородок.
Совсем другое дело – их пассажиры. Нолан и Джилл постоянно разговаривали, а порой, по мере того как обживались на корабле, пытались и Кэррон с Ишимом втянуть в свою болтовню. Когда они говорили меж собой, то использовали Эспер, а не язык Соглашения. Акцент у них был южный, что свидетельствовало в пользу того, что оба были из мест, прилегавших к Нолинзу. Так далеко на юг Ишим и Кэррон не заплывали: слишком много акул и крокодилов, слишком жарко, погода крайне нестабильная, да облака кусачих насекомых. На севере было более безопасно.
На второй день Нолан оскорбил Кэррон и Ишима, сказав на Эспер, что Ишим – это ночная свинья, а Кэррон – его маленькая шлюха. Ишим на Эспер не говорил, а Кэррон решила никак не реагировать, размышляя, почему этот пассажир произнес ругательства таким приятным тоном и с улыбкой на лице. Очевидно, он хотел понять, знают ли хозяева корабля этот язык. Навыки, которые Кэррон приобрела в академии, были по-прежнему с ней, спрятанные глубоко внутри, как наночастицы. Она ничего не сказала, а только покачала головой, словно и не понимала, о чем идет речь.
Этим утром пассажиры шептались по поводу сломанного моста. Их возбуждение, чувство ожидания, которое они невольно выдавали своими телодвижениями, испугали Кэррон. То, что происходило, напоминало ей жару перед грозой, когда воздух, напоенный энергией, трещит, а весь мир, казалось, затаивает дыхание.
Дети Войны. Ишиму она ничего не сказала. Нельзя говорить – могут подслушать. Дети оставались на корме все утро, прижавшись друг к другу и глядя на все темными, спокойными глазами, которые никогда не встречались взглядом с глазами Кэррон, когда ей приходилось смотреть в их сторону.
Откуда бы они ни явились и куда бы ни направлялись, они не были из ее питомника, они не были ей братом и сестрой. Все это не ее дело. Убийство уводило ее туда, откуда трудно было найти дорогу домой.
Рулевое колесо под ее ладонями стало скрипеть и крошиться. Она заставила себя расслабиться. Она не пойдет на это ради незнакомых людей. Просто не может.
Те дети, которых она знала, ушли из жизни. А эти? Не. Ее. Дело.
Ишим проснулся, и они наскоро перекусили пресной лепешкой и сухими фруктами. Запасов было маловато, а дождь не шел уже несколько дней. Скоро им опять придется кипятить речную воду или использовать драгоценную воду, которую отдали им пассажиры. У них были на корабле фильтры, но вода из них вытекала с ужасным вкусом и запахом, и по нужде они потом ходили практически смолой и дегтем. Чуть выше по течению был поселок, и там можно будет потратить полученную монету. Купят свежей воды, а может, свежих фруктов и овощей. А повезет – и дичины. Кэррон поднадоела рыба и лепешки.
Потеряв ветер в сужающейся протоке, они забрали парус и, толкая корабль шестами, направились через узкий канал к одному из притоков Ссури. Здесь они не были с прошлого лета, а зимние дожди и паводок могли многое поменять в русле. Такое бывало нередко.
Орудуя шестом, Кэррон наслаждалась производимыми усилиями, а думы ее отвлеклись от детей. Что-то красное по левому борту попалось ей на глаза. Металл. Остатки поселения, которое, вероятно, стояло здесь до Кольца, когда Земля имела Луну, а вся эта земля называлась Соединенными Штатами. Обломки старых строений сохранялись в воде и иногда поднимались из болотной растительности как скелеты давно погибших зверей.
Сломанный мост. Кэррон поняла. Она бывала там раньше и видела это полуразрушенную громадину, которая как грозящий перст нависала над водой. Тогда мост не был красным. На ее стороне он был свежевыкрашенным. Кэррон задумалась; шест замер в ее руках.
Ишим выругался, и Кэррон вынуждена была посмотреть в его сторону. Там стоял Нолан, направив в голову Ишима револьвер тридцать восьмого калибра. По тому, как этот человек держал оружие, было видно, что он умеет с ним обращаться, и готов убить.
– Ведите корабль к берегу возле моста, – сказала Джилл. У нее в руке тоже был револьвер. Ствол его был обращен вниз, но палец она держала на спусковом крючке.
– И не делайте глупостей, – сказал Нолан.
Но Кэррон как раз и обдумывала возможность сделать эту самую глупость. Наночастицы в ее голове жужжали как маленькие злые насекомые, рвущиеся на свободу; они зудели во всем ее теле и в голове, и ей с трудом удавалось удерживать себя в руках.
Резко оттолкнуться шестом ото дна, развернув корабль направо. Схватить лежащий в двух шагах багор, в пять прыжков достать мужчину и, выхватив у него револьвер, швырнуть багор и веревку в женщину. Два выстрела, два трупа.
Она мгновенно просмотрела множество вариантов, но при любом Ишим имел все шансы быть убитым выстрелом в голову до того, как она доберется до мужчины. Ее тоже могут подстрелить, но пара пуль только разозлит ее, но не остановит.
Дети оставались на корме, свернувшись на одеяле, и во все глаза наблюдая за происходящим на палубе. Отсюда помощи не будет.
Ишим поймал ее взгляд и покачал седеющей головой. Кэррон сжала губы и кивнула. Она подождет, пока пассажиры не проколются. Люди всегда прокалываются.
