Но она уже была внутри. Нашла говядину, завернутую в бумагу и обвязанную бечевой. Высушена не до конца, если судить по пятнам жира.
И тут же забыла про мясо, увидев в корзине две куклы. Длинноволосые девочки, одна белая, другая смуглая, с нарисованными на руках голубыми пластиковыми перчатками. Одежду свою за долгое время они растеряли и теперь лежали ни в чем поверх свернутого неприлично розового одеяла.
– А это какого черта? – спросила Наима.
С тяжелым мешком через плечо Рауль подошел ближе.
– Я хотел поговорить, – сказал он негромко и протянул руку, чтобы помочь. – Спускайся. Пройдемся.
– Что за чепуха? Почему это Сакраменто прислало мне кукол?
– Слезай с грузовика, – повторил Рауль, перейдя на испанский. – Сделай одолжение. Давай, пройдемся. Я должен тебе кое-что сказать.
Наима на сто процентов была уверена, что Рауль каким-то образом ее продал, но не понимала каким. Тот всегда был склонен вести разные политические игры; когда его нашли, он был гораздо моложе ее, и его вырастили так, что он не знал лучшей жизни. Поэтому на его доме стояли солнечные панели, нагревавшие воду и обеспечивавшие электричеством разные удобства, которыми Наима не позаботилась обзавестись. Еще одной роскошью его жизни был старый пикап, гонявший на дорогом этаноле и бензине, – за него он платил дополнительным временем и кровью, которую был всегда готов сдать.
Более осторожно, чем забиралась, Наима спустилась с грузовика, отказавшись от помощи. Жизнь в ограниченных пространствах повлияла на ее суставы, сделав их легко раздражимыми и негибкими – даже при условии тех ежедневных упражнений, которым она их подвергала. Ей бы сил побольше – Раулю бы за ней и не угнаться.
– Ну, – проговорила она. – Что ты сделал?
– Сперва убери пушку.
Наима осознала, что держит обрез направленным на него. Опустила оружие и, перемежая английские слова испанскими, сказала:
– Говори правду, Рауль. Никаких секретов.
Секреты Рауля чаще всего приносили неприятности.
– Я добился судебного решения.
– По поводу чего? Бесплатных игрушек?
Рауль смотрел на пересохшую луговину.
– У меня дома есть библиотечный портал, – начал он.
Это Рауль! Игрушки и гаджеты – в этом он весь.
Но тот продолжал:
– И я провел исследование по поводу… эмбрионов.
Щека Наимы вспыхнула, словно он по ней ударил. Во время Перемирия они с Раулем узнали, что из ее яйцеклеток и спермы Рауля были созданы десятки эмбрионов – гораздо больше, чем они знали. Врачи пытались понять что-то по поводу типа их крови. Сердце неожиданно дало сбой в груди Наимы, а потом забилось так, словно хотело выпрыгнуть.
– Остался один ребенок, Наима, – прошептал Рауль, и его голос напоминал шелест ветра. – Один выжил.
Мир побледнел. Наима на несколько мгновений потеряла зрение, слух, способность думать.
– Что? Когда? – спросила она наконец.
– Ей только что исполнилось четыре, – сказал он. – Она в исследовательском центре.
То есть там, где-то, есть
– Как давно ты узнал?
– Шесть месяцев назад. Когда установил портал. Там ходили слухи о выжившем ребенке, поэтому я и занялся расследованием. Она – один из наших с тобой детей. Они нам ничего не говорили.
Воспоминания о принесенных ею жертвах были еще свежи в памяти Наимы: насильственное изъятие яйцеклеток, три выкидыша после искусственного осеменения в первую треть беременности, целая серия нежизнеспособных эмбрионов, созданных в лаборатории, и двое преждевременных родов с использованием искусственной матки – младенцы прожили всего один день.
Из нее буквально вырезали куски.
– Мы не можем иметь детей, – сказала Наима.
– Но один выжил. И они не знают почему.
Рауль вздохнул и, опять в паре слов сорвавшись на испанский, сказал:
– Я не мог молчать, Наима. Не мог прятать это от тебя. Я знал, что это тебя расстроит. Или ты на меня разозлишься. Поэтому я ничего не говорил, пока не получил судебное решение. Как биологический отец, я имею права.
– Вирусоносители не имеют никаких прав.
