Остаешься за старшую.
Девушка хотела было что-то возразить, но головы и след простыл — только стукнула калитка перед домом. Доненька была девушка высокая и статная, носила косу до пояса и не без основания гордилась собольими бровями, затейливо расшитой рубашкой и широкой добротной юбкой, сшитой из собственноручно вытканного и выкрашенного корнями конского щавеля льна. Она сразу смекнула, чем завтра ей обернется сомнительная честь остаться старшей на хозяйстве. Подружки наверняка уже помчались на место драматических событий, а потом дружно задерут носы и станут с невыносимым высокомерием обсуждать события, свидетелями которых стали, в то время как Доненьке останется кусать губы с досады. Поэтому старшая дочка головы разрешила проблему легко, можно сказать, непринужденно. Она торжественно передала скалку средней сестре Ксанке:
— Ты уже взрослая. Остаешься за старшую.
И галопом рванула в сторону леса. Средняя дочка головы была младше старшей на два года и в Хренодерках справедливо слыла кладезем разнообразных проказ и шалостей. Своим острым умом, привыкшим к планированию различных каверз, одна другой хлестче, Ксанка быстро поняла, что большинство жителей села, за исключением неходячих и отлучившихся в соседнее село, будут на поляне у ведьмы. Ее же отсутствие нанесет непоправимый урон репутации озорницы, не говоря уж о том, что она, скорее всего, обгрызет все ногти до самых локтей от желания взглянуть хоть одним глазком на происходящее. Так как времени на выдумку чего-то нового не осталось, средняя дочка головы не стала изобретать колесо заново, а просто вручила символ власти меньшей Ареске, буркнула:
— Теперь за старшую ты, не балуйся, — и вихрем умчалась со двора.
Младшая дочка сначала возгордилась, представив, как ей будут завидовать соседские девчонки, когда узнают, что ее, четырехлетнюю, считают достаточно взрослой, чтобы оставлять одну на хозяйстве, но тут она увидела, как малышня гурьбой потянулась в сторону леса, и загрустила. Ее осенила замечательная мысль перепоручить почетную обязанность кому-нибудь еще, но вот беда, больше детей у Панаса Залесского не было, и передать скалку было некому. Она попыталась всучить своеобразный жезл власти пятнистой кошке Муське, но ловкая охотница на мышей широкого жеста не оценила. Пушистая любимица восприняла скалку в руках девчушки как кару за украденные на днях сливки и с громким мявом кинулась под печку. Сколько Ареска ни выманивала кошку посулами мяса и сыра, в ответ та только шипела, сверкала янтарными глазами и ни за что ни соглашалась вылезти наружу. В сердцах девочка топнула маленькой ножкой, пухлые губки задрожали от обиды. Она хотела было разрыдаться, но тут ее взгляд упал на стопку ароматных, поджаристых блинов, щедро сдобренных сливочным маслом, и мисочку густой сметаны. Взгляд Арески из трагического сразу стал хитрым и довольным. Вдоволь наесться блинами с пылу с жару, щедро намазывая их сметаной, показалось очень хорошей идеей. Пусть полный желудок не компенсировал ее отсутствие на поляне, но как утешение вполне годился.
Валсидал как раз пытался прикопать безвольное тело молодой ведьмы в прошлогодней листве — в идеале будущего упыря нужно было предать земле, дабы никто не нарушил процесса его перерождения, но вампир не мог вырыть достаточно глубокую яму и решил подойти к процессу новаторски. И тут он услышал, что к поляне приближается целая толпа народу.
— Вот гадство! — зашипел он, вспомнив бодро бегущую в сторону деревни селянку. — Растрепала-таки. Ну почему женщины такие болтушки?
Он с сожалением кинул взгляд на еще видное из-под листвы тело. Нет, утащить не удастся. Слишком уж он слаб. Самому бы убраться подобру- поздорову. А жаль. Алукард вздохнул и бесшумно удалился с поляны. И вовремя. Из-за деревьев вывалилась целая толпа хренодерчан.
Первыми, разумеется, показались хренодерские бабы, причем даже преклонные года не послужили препятствием для явки. Не на всякое гулянье являются с таким энтузиазмом и практически в полном составе. Следом не без опаски вышли мужики, готовые в случае чего занять оборону. Мало ли что обнаружит слабый пол на поляне и в каких грехах потом обвинят их, мужчин. Ведьма, она ведьма и есть. В чем ее ни обвиняй, а спросу никакого. Следом шествовали подростки, с видом кошек, гуляющих сами по себе; как бы мимо проходили, заглянули случайно. Самые маленькие, кто не держался за юбки матерей, осторожно выглядывали из-за деревьев — не дай всевышний, взрослые увидят, они могут и домой отослать.
Рыжая Алкефа со свойственной ей горячностью в лицах разыграла всю сцену встречи с «ведьминым хахалем» у порога Светлолики. Параскева прошла сквозь женский строй как нож сквозь масло, спокойно отодвинула распалившуюся сельчанку и твердой рукой постучала в дверь. В ответ на стук жалобно заблеяла коза, но ведьма не отозвалась.
Тут на сцену вышел Панас Залесский, решивший помочь супруге достучаться до непонятно чем занятой в такой ответственный для всего села момент ведьмы. Если бы Лика точно была дома, она не просто открыла бы дверь, но и с удовольствием спустила бы всех с крыльца. Но девушка благополучно лежала неподалеку, никем не замеченная, и ничего такого не слышала. Зато изба, сложенная из местного дерева, не пожелала терпеть произвол, крепкие кулаки сельчан грозили если не выбить дверь целиком, то как минимум сломать несколько досок. Она оскалилась деревянными кольями- клыками и издала такой мощный рык, что голова со своей супругой слетели с порога и упали в объятия друг друга прямо в кучу листвы неподалеку под дружное фырканье сельчан. Смеяться открыто никто не рискнул, какой ни на есть, а голова.
Параскева звонко шлепнула супруга по рукам, дескать, убери руки. А сама зарделась, как маков цвет. Муж у нее все-таки был справный, многие женщины до сих пор заглядывались, а уж на ярмарке, того и гляди, чтобы не увела какая-нибудь вертихвостка.
