– Тебя как?
– Что как?
– Ну, запястье или лодыжку?
– Давай ногу. Почему Годзилловна обозвала тебя кастратом?
– Экий ты непонятливый, скажу я тебе. Мы здесь все – кастраты. Евнухи в Мамочкином гареме. Но жить без яиц, скажу я тебе, гораздо лучше, чем отправиться вон туда.
Кастрат поднял руку, указывая на одну из многочисленных куч мусора. В отличие от остальных она была прикрыта обрывками брезента и полиэтилена, придавленных к полу кирпичами.
– Что там?
– Трупы. Таких же, как и ты непонятливых и борзых мужичков. Они становятся жрачкой для крыс. Другие, более покладистые, живут. Без яиц, но живут. А это, скажу я тебе, не так уж и мало.
– Эта Мамочка… Почему она так с мужиками? Ее обидели?
– Обидели? Не то слово, скажу я тебе, – кастрат сел рядом с Томским, вытянул ноги, устраиваясь поудобнее. – Мамочка жила в Метро. А до того, как громыхнуло, была оперной певицей. Говорят, на ее концерты билетов было не достать. Ну, а в Метро… Сам знаешь, житуха там суровая. Изнасиловали Мамочку, скажу я тебе. Не раз и не два. Не один и не два мужика над ней поглумились. Во все дыры. Плюс – били сильно и петь заставляли. Дней десять все это продолжалось. И ночью, и днем. Слетишь тут с катушек, скажу я тебе.
– А Годзилловну и остальных – тоже?
– Гм… По-разному. Касаемо Годзилловны… Она сама кого хошь изнасилует. Лесбиянка.
– А мужики как сюда попадают?
– По-разному. Я, например, из Ганзы. Торговал. Из жадности на поверхность полез. Тут меня и сцапали.
– И… кастрировали?
– Не сразу. У них тут ритуал специальный, Мамочке особое удовольствие доставляет. Скоро узнаешь… – Кастрат встал. – Ну, покедова, Томский. Надеюсь, еще свидимся. Если, конечно, Мамочка тебя простит.
– Постой. Что за ритуал? Мне знать надо!
– Экий ты любопытный, скажу я тебе. Ладно, расскажу по секрету, – кастрат осмотрелся, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдает. – Ритуал простой. Мамочка трахнуть себя предлагает. Ну, или эту, с половиной морды. Она, между прочим, ее дочкой считает. Думает, что после тех изнасилований эту уродину родила. Сам понимаешь, удовольствие от такого секса – не из самых изысканных. Многие пленники наотрез отказываются. Этих – сразу в расход. Или пуля в лоб, или бесово молоко в рот. Если последнее – тебя на две половины разрывает. По мне, так лучше расстрел, скажу я тебе.
– А ты и эти, значит… Трахнули?
– Ну, ты и глупый, скажу я тебе. Если соглашаешься – кастрируют. Чик и готово!
– Последний вопрос. Что там Мамочка про похлебку плела?
– Мы крысами питаемся, а Мамочка – другое дело. Ей деликатесы подавай.
– Какие?
Кастрат тихо рассмеялся и приподнял свою набедренную повязку.
– Те, что раньше здесь крепились!
Глава 8
Строевой смотр
Главный зал Никольского храма нисколько не изменился с тех, как его видел Корнилов. Разве что красная ковровая дорожка, устилавшая лестницу, ведущую к двери с картиной Блейка, была испещрена следами грязных сапог, а в самом зале с колодцем негде было ступить из устилавшего пол мусора. Воздух был тяжелым и спертым – помещение не предназначалась для такого количества людей, которое обосновалось в нем сейчас. Повсюду плавал табачный дым, превращая огоньки свечей в расплывчатые пятна.
Было заметно – особой приязни между разбившимися на группы солдатами нет. Дети Дракона, которые чувствовали себя хозяевами, высокомерно поглядывали на сатанистов Когтя. Слишком чистенькие, в хорошо подогнанной форме, вооруженные новехонькими автоматами воины Бронкса брезгливо кривились – они не привыкли к грязи, духоте и столпотворению.
Хуже всех приходилось двум десяткам мутантов. Они сидели в самом дальнем углу храма – с низко опущенными головами, под перекрестным огнем враждебных взглядов.
От группы сатанистов отделился плюгавенький солдат с наглым выражением лица бывалого урки. Расталкивая всех, кто попадался ему на пути, он направился к мутантам. Остановился неподалеку от самого рослого из них, сплюнул на пол.
– Ну и че расселись, жабы? Тэк-с. Молчим. Раздвоенные языки мешают говорить? Или вы у нас, как дельфины, пересвистываетесь? Я тебя, лысый урод,
