пересек лавку и вернулся за прилавок.
Я понял, что он услышал или вообразил, что услышал, какой-нибудь звук, донесшийся из футляра для мумии, в котором находился его сын.
Пока он отсутствовал, я начал рассматривать загогулины, то есть линии, на фигурке Козлобога. Они сообщили мне множество крайне интересных и абсолютно не пригодных для печати фактов, способных показаться отвратительными даже наиболее сдержанному, современному и уравновешенному человеку.
Обследуя линии, окружавшие основание фигуры, я заметил старинный потайной знак «открой», чередой двойных уменьшающихся кружков уводящий глаз к потайным защелкам. Я решил, что обследовать стоит мосол человеческой лодыжки нал ногой Козла, и многозначительно повернутый внутрь большой палец третьей руки. Нажав на выступающую кость лодыжки, потянув за палец, сперва к себе, потом от меня, я добился того, что дно фигуры упало в мою руку, открыв внутри бога отверстие, достаточное для того, чтобы вместить мою голову; поскольку идол был почти трех футов в высоту и двух в ширину.
В полости ничего не оказалось, и я вернул «крышку» на место, причем, ложась в выемку, она дважды негромко щелкнула.
Когда я завершил свое исследование, Хуал Миггет вновь появился из-за прилавка, уже с менее озабоченным видом. Он направился прямо ко мне, и я сделал рукой некий знак, после чего он остановился и слегка вздрогнул, охваченный волнением и сомнением. А потом ответил на знак.
— Брат, — негромко проговорил я своим естественным тоном и сделал следующий знак. И он тут же узнал меня.
Я не стал ничего говорить ему о тайнике, устроенном внутри Козлобога. Если Хуал Миггет не знал своего дела достаточно хорошо, чтобы уметь читать завитки, учить его этому не входило в мои интересы. Я продолжал вертеть в руках божка, как бы разглядывая его, и все это время говорил, рассказывая ему свой план.
— Сегодня, — сказал я, — ты дашь своему сыну совсем немного опиума. Утром я приду сюда под руку с леди. Мы с ней займемся осмотром твоих редкостей. Потом она снимет платье, шляпку и вуаль. Под платьем у нее, или точнее у него, потому что это будет мужчина, будет костюм твоего сына, который ты должен передать мне сейчас. Когда все будет готово, мы поднимем шум в лавке, чтобы выманить наружу того рослого китайца с ножом, который караулит в твоей комнате. Но прежде, чем ему представится возможность схватить этого человека, которого он примет за твоего сына, тот, будучи спортсменом, быстро выбежит из твоей лавки, и бросится прямо к воде, где его будет ждать спортивная лодка с заведенным мотором. Рослый, естественно, увяжется за ним, как и все прочие наблюдатели с улицы. Мой человек переплывет через залив в Окленд и, если ничего не случится, окажется там много раньше, чем кто-нибудь из преследователей сумеет найти другой катер.
Ну а мы тем временем извлечем твоего сына из футляра для мумии, тут же, за прилавком переоденем его в женское платье, а голову прикроем шляпкой и вуалью. Я под руку выйду с ним из лавки и проведу к своему кораблю, пока внимание почтенного общества будет обращено к бегству тренированного спортсмена, которого оно примет за твоего сына. Он будет едва стоять на ногах после принятой дозы наркотиков, однако сможет опираться на мою руку, к тому же идти до корабля придется недалеко. Ясно ли ты видишь всю перспективу?
— Столь же ясно как луну в безоблачную ночь, брат кэп, — ответил китаец. — Истинно…
— Одну минуту, — прервал его я. — Быть может, твоя радость несколько уменьшится, когда ты узнаешь, что история эта обойдется тебе ровно в тысячу долларов и ни центом меньше, плюс стоимость провоза твоего сына до Англии. Тот парень, который пойдет на риск, не согласится на меньшую сумму. Я уже заплатил ему вчера авансом пятьсот долларов, а завтра, если все закончится благополучно, заплачу вторую половину.
Хуал Миггет не стал торговаться. Достав из своего шкафа пачку купюр, он отсчитал мне нужную тысячу долларов.
— За его проезд я возьму с тебя полторы сотни, — продолжил я. — Столько компания в прошлый раз взыскала с недотепы-немца, возвращавшегося домой вместе с нами.
Китаец заплатил мне и эту сумму, а я тем временем все крутил в руках Козлобога, словно бы действительно раздумывая, покупать его или нет, — на тот случай, если за нами следили. Наконец я серьезно спросил у китайца, сколько он хочет за этого идола, потому что имею слабость к подобного рода вещам.
Тут в глазах его немедленно зажглась жадность, и он произнес:
— Одну тыщу долларов.
На самом деле фигурка стоила, быть может, пять или шесть сотен, плюс тот навар, который он мог получить за нее согласно Кодексу нравов торговцев редкостями; однако я не стал утруждать себя спором. Столь внезапное проявление алчности, учитывая все хлопоты и риск, на который я шел ради него, было противно мне, и я просто, не говоря ни слова, поставил божка на его место на полке.
— Костюм, — сказал я китайцу, и Хуал Миггет вышел из лавки. И когда он исчез за дверью, я скользнул за прилавок и заглянул в ящик с футляром мумии, явно относившимся ко времени XVIII-й династии. На черном футляре над скрещенными на груди рельефными руками была изображена красная маска.
Торопливо приподняв верхнюю половину, я заглянул внутрь и сразу же подумал, что сын Хуала Миггета вовсе не прячется в этом черном ящике, ибо вместо живого тела молодого китайца предо мной оказалась совершенно мертвая мумия, целиком обмотанная сделавшимися коричневыми от времени бинтами. Голова и лицо мумии были так же туго обмотаны такими же коричневыми повязками, что начисто исключало даже мысль о том, что под ними может скрываться живое и дышащее создание.
Однако, приглядевшись повнимательнее, я понял, что мумия все-таки жива. Грудь ее едва заметно вздымалась под всеми покровами. В первое мгновение это произвело на меня воистину неизгладимое впечатление. А потом я вдруг понял, как это было устроено, нагнулся и потянул к себе за одну из туго натянутых, отвердевших за века складок бинтов. Вместе с ней поднялась и вся крышка, повторяющая очертания человеческого тела.
Хитроумный Хуал Миггет! Он придумал этот остроумнейший способ, придававший его тайнику полностью убедительный облик. Видите ли, если взять мумию и острым ножом очень тщательно разрезать бинты сбоку от головы до ног ее, иногда удается отделить бурые древние повязки от самой мумии в виде двух половин, передней и задней; сделавшиеся жесткими от возраста и употребленных некогда бальзамических средств, они в полной точности останутся повторять очертания мумии, которую так долго охватывали собой.
Мудрый Хуал Миггет! Он отделил повязки от, так сказать, прежнего владельца в виде двух продольных половин, а потом, уничтожив, по его словам, мумию, уложил своего сына в нижнюю половину кокона, так что для постороннего взгляда в футляре мумии почивал ее прежний обладатель, завернутый в бинты, остававшиеся неприкосновенными несчетные и канувшие в вечность века. Для дыхания он предусмотрел несколько потайных щелей, проделав таковые же в самом футляре и внешнем ящике.
Можно не удивляться тому, что дотошные китайцы так и не наткнулись на его ухоронку, когда обыскивали лавку!
Подняв повторяющую очертания тела крышку из бурых бинтов, я заглянул внутрь. Под ней лежал нездорового вида китаец, пребывавший в глубочайшем дурмане и одновременно в чрезвычайно немытом состоянии. Оболочка из бинтов была длинной, куда более длинной, чем тело молодого китайца, и в ногах его под причудливой мешковиной было пристроено вырезанное из великолепного янтаря старинное изображение безымянного бога Куха, алчущего крови.
На самом деле чудовище это имени не имеет и его заменяет только некий гортанный и терзающий ухо звук. Потому оно и известно под именем Безымянного бога. В звуковом запасе ни одного народа Земли не найдется подлинного эквивалента этому гортанному звуку, служащего именем воплощению самого страшного из желаний — изначальной кровожадности, являющей собой разновидность алчности, отмиравшей столетие за столетием под воздействием Кодекса сдержанности, чаще именуемого религией.
Как я уже сказал, ни в одном языке не существует знака или письменного эквивалента тому гортанному звуку, которым именуется сие воистину жуткое обожествление самого чудовищного из примитивных желаний, и потому его приблизительное фонетическое соответствие Кух стало тем именем, которым пользуются западные авторы, занимающиеся страшным знанием, касающимся воплощения всего, что стоит за всяким низменным устремлением человека.
И вот перед моими глазами предстало великолепное изображение кровавого монстра, вырезанное из огромного куска желтого янтаря во всех мерзких подробностях своего злодейского облика, воспроизведенных с удивительным, потрясающим и жутким мастерством.
Торопливо опустив все крышки на место, я поспешил выбраться из-за прилавка, так как во внутренней комнате явно зашевелился чудовищного роста китаец. По сему поводу я возобновил изучение бронзового идола Козлобога; и, поворачивая его туда и сюда, отметил, что ручка двери внутренней комнаты медленно поворачивается. Потом дверь медленно отворилась, и в лавку просунулась арбузная башка рослого китайца, немедленно начавшего осматривать помещение. Он смотрел вокруг себя как большое животное; уродливая голова его и плоское некрасивое лицо поворачивались из стороны в сторону… примерно так по моим наблюдениям крутит головой опасный бык, прежде чем броситься рогами вперед.
Внешность этого человека явно напоминала мне о чем-то; и вдруг до меня дошло, что лицо его неприятным и неестественным образом походило на того божка, что приютился в ногах устроившегося в футляре мумии человека. И именно в этот самый момент я осознал всю природу, форму и качество того опасного дела, в которое сунул свой западный нос.
— Ах ты, гнусный лжец, Хуал Миггет! — сказал я себе самому. — Гнусный и прогнивший лжец, заманивший меня в эту историю!
Озарение было мгновенным; однако с того самого мгновения, когда я обнаружил неестественное волнение среди китайцев (ставшее для меня очевидным благодаря количеству и разнообразию типов, следивших за домом), мне было очевидно, что обеспокоило их не просто непочтительное прикосновение к чьей- то там, пусть и высокопоставленной косичке.
Именно это подозрение и заставило меня обследовать ящик с мумией в тот момент, когда Хуал Миггет отправился за китайскими одеждами своего сына. Именно этот божок, носивший имя Безымянного, был истинной причиной всего волнения; я удивился тому, что не понял этого сразу, но теперь все стало ясным; братство Безымянных и Безымянный бог! Вполне понятно, в честь кого братство получило свое имя! И вырезанный из желтого янтаря идол Куха, вне сомнения, принадлежал к числу самых ценных вещей, находившихся во владении братства.
Так что оскорбление, нанесенное косичке президента, было всего лишь умелой, но наглой ложью (ах, ты, лживый Хуал Миггет!). Младший Миггет явным образом не обнаруживал стремления покушаться на творения цирюльника, как уверял его отец. Сильной стороной его дарования, бесспорно, являлось воровство — предпочтительно ценных и редких изображений богов. Весьма смешанное происхождение, конечно же, лишало его того суеверного страха, который присущ в подобных вопросах китайцам!
И меня вовлекли в эту историю в качестве современного и подарочного издания доброй феи. Ну-ну! Я теперь мог представить себе причину, заставлявшую мистера Хуала Миггета-старшего так стремиться переправить свой футляр для мумии со всем содержимым за границу. Но если завтра я спасу его сына, божок, вне сомнения, не останется с нами. А, на мой взгляд, он действительно заслуживал любых хлопот!
В этот самый момент, к моему великому облегчению, переросший допустимые нормы член братства исчез столь же бесшумно, как и появился. Я попытался, было, представить себе, какие жуткие вещи мог бы рассказать этот тип о сокровенных обрядах братства; и пока размышлял об этом, Хуал Миггет
