— Должна признать, что эта сказка и впрямь немного печальная, зато очень поучительная.
— И в чем же ее мораль? Принимай свою судьбу — или пострадаешь от последствий? — Пол зевнул, потянулся, разомкнул объятия и устроился на постели поудобнее.
— Ну что ты, вовсе нет. — Лили мгновение собиралась с мыслями: толкование сына потрясло ее до глубины души. — Мораль в том, что нужно наслаждаться каждым мгновением, отпущенным тебе для общения с любимыми. В любых обстоятельствах.
Джеймс натянул одеяло до подбородка; мать заботливо подоткнула покрывало со всех сторон.
— А они были рады умереть? — спросил мальчик.
— Умереть — нет; а вот снова оказаться в кругу семьи — да. — Лили поцеловала сына в лоб и обернулась к Полу: тот уже забрался под одеяло и крепко закрыл глаза.
— С какой бы, собственно, стати? — бросил он. — Их же бросили на долгие годы. Такое не забывается.
— А вот они — забыли. Когда на то, чтобы побыть вместе, отпущено совсем мало времени, за былые обиды не цепляешься. — Лили опустилась на колени рядом с ним и поцеловала его в лоб.
Пол поморщился и отвернулся.
— Я устал.
Лили отпрянула, словно ее с размаху ударили по лицу. Она вышла из комнаты, обогнав меня, и прислонилась к стене снаружи. Я проследовала за ней в коридор и прикрыла за собой дверь.
— Вы в порядке?
— Да, все хорошо. Эта сказка… я пыталась их подготовить. Вы были правы: визитам пора положить конец. Надо двигаться дальше. Мне придется отпустить их. Доброй ночи, Шарлотта. — Лили поцеловала меня в лоб так же, как сыновей, и ушла одна по темному коридору — туда, куда исчезала на ночь всякий раз. Времени поразмыслить, куда именно, у меня не было.
Я поспешила к себе в комнату, отыскала в стене шкаф со всевозможными диковинками, открыла ящик со свечными человечками. Те играли в «А ну- ка, отними!» с самым маленьким из всей оравы: перебрасывали его восковую голову из рук в руки. Я неодобрительно откашлялась.
— Вы не могли бы отвести меня в темную комнату? Вы знаете, о чем я. — Свечные человечки тут же прекратили игру и попрыгали на пол. Вместе мы прошествовали через весь Дом-Сумеречье к скульптурному барельефу с изображением искаженных в муке мраморных лиц. Я ткнула пальцем в нужную глазницу, как некогда сделал Дункан, и в стене позади скульптур открылся проход.
Комната была пуста, если не считать жуткого металлического кресла с ремнями и зажимами и столика на колесах рядом. Я прошла сквозь летящие завесы ширм в центр помещения, а свечные человечки остались ждать меня снаружи: внутрь им явно не хотелось.
Опустившись на колени, я открыла ящичек в нижней части стола. Там обнаружилось с десяток рядов дымчатых флаконов, каждый — с белой этикеткой, кратко надписанной четким изящным почерком. Тут были ярлыки «ЗАДУШЕН», «СРАЖЕН НЕДУГОМ», «ПОСАЖЕН НА КОЛ», «УТОНУЛ», «СОЖЖЕН», «ЗАСТРЕЛЕН», «СЪЕДЕН», «ЗАМЕРЗ» и так далее; на каждом значилась какая-нибудь неприятность. Я спрятала в карман одну из бутылочек с этикеткой «РАСЧЛЕНЕН» и задумалась над вариантом «СОЖЖЕН». Вытащила пробку, понюхала содержимое. Пахло гарью. Не слишком-то аппетитно; но, чтобы принести Корнелиусу что-то полезное, мне необходимо было понять, что такое я нашла. Я обмакнула палец в черную жидкость, совсем чуть-чуть, самый кончик, поднесла его ко рту и сглотнула, как на моих глазах это проделал мистер Сэмсон.
В следующий миг я была уже не я. Вокруг меня все пылает, со всех сторон смыкается пелена дыма и пламени. Таща на руках что-то очень важное, замотанное в ткань, я бегу из комнаты в комнату. Кожа моя вздувается пузырями и трескается, голова обуглилась, волосы с хрустом ломаются. Наконец я выбегаю в ночную прохладу, свежий воздух язвит опаленную плоть, умножая боль. Я падаю наземь.
Из тюка, что я прижимаю к себе, выглядывает обожженное лицо женщины со светлыми волосами и коротким остреньким носом: то самое лицо, что я обнаруживаю в зеркале всякий раз, когда пытаюсь воскресить в памяти образ покойной матери. Эта привычка всегда придавала мне сил, но вот сейчас, узнав знакомые черты, я лишаюсь последних остатков энергии и самообладания. Я кричу, пронзительно кричу во весь голос, мир проваливается в черноту забвения — и я застываю там, как мне кажется, на целую вечность, скованная ужасом при виде собственного тела, распростертого на полу. Я осознаю, что по объятому пламенем дому бежал Джонатан и что на краткое мгновение я прочувствовала все то же, что он — перед смертью.
Кто-то тронул меня за плечо. Я стремительно развернулась, едва не выронив флакон. Позади меня стоял Дункан, прижимая палец к губам, изогнутым в иронической улыбке.
— Теперь вы знаете.
В первое мгновение я подумала было, что немой заговорил, но тут из-за спины Дункана появился мистер Сэмсон с воспаленными красными глазами. Морщины на его лице обозначились четче и глубже, чем за ужином.
— Смерть. Самая разная. — Усталым взмахом руки я указала на строй дымчатых флаконов.
— Много разных видов смерти. — Мистер Сэмсон грузно опустился в металлическое кресло, Дункан пристегнул ремни. — Мы переодеваемся в людей в силу многих причин, но большинство из нас просто хочет покоя. Вечного покоя. А это — возможность хоть сколько-то к нему приблизиться. Эшби, Корнелиус
