В узеньком извилистом переулке не было ни души. Жались друг к другу полуобвалившиеся дома, и только тени глядели вслед незваным гостям из дверей и темных провалов окон. Покопавшись в груде щебня и пыли, Чет нашел две крупных кости и отдал одну из них Ане. Вес палицы приятно оттягивал руку.
Через какое-то время туман обернулся мелкой моросью; крупная капля ударила Ану по носу, потом еще одна, еще, и еще.
– Да это шутка, наверное? – сказала она. – Дождь, здесь, внизу?
Они все шли и шли вперед, и стук капель вторил их шагам. Дождь мешался с пеплом, и раскисшие хлопья таяли, превращаясь на камнях мостовой в скользкую, липкую грязь. Вскоре они уже промокли насквозь.
– Джонни, – сказала Ана. – Ты сказал, что покончил с собой. Ну… ведь… Ты же вроде был полностью парализован?
– Непростая задачка, а? – Он ухмыльнулся уже знакомой им озорной улыбкой.
– Да, конечно, это не мое дело. Мне просто…
– Последние пятнадцать лет я занимался в основном тем, что искал ответ на этот вопрос. Ну, каким образом человек, у которого двигаются только рот, глаза и пара пальцев, может покончить с собой? Во-первых, можно откусить себе язык и истечь кровью. Много думал об этом, но так и не смог себя заставить. Еще можно не есть. Но этой возможности у меня на самом деле не было, пока мама за мной глядела. Кому охота, чтобы тебя кормили насильно, запихав в горло трубку? И в один прекрасный день я получил свой ответ в виде коляски с мотором.
– Инвалидной коляски?
– Ну, да! Такая ярко-красная. Эта чертова штука могла делать аж шесть миль в час. Управляется одним пальцем. Ну, столько-то у меня было.
Мама старалась, чтобы я проводил на свежем воздухе как можно больше времени. Солнце – это полезно, и все такое. Наш дом выходил задом прямо на участок моего дяди. Был у него такой маленький прудик, он сомов разводил. И мама, бывало, отвозила меня туда, посмотреть, как мои кузены удят рыбу. Ну, скажу я вам, нет ничего интереснее, чем наблюдать, как другие рыбачат. – Он рассмеялся, но Ане показалось, что как-то безрадостно.
– И вот она прикатила меня туда в этой моей новенькой моторизированной коляске. И я спросил ее, не будет ли она так добра принести мне стаканчик минералки. И только она удалилась, я въехал на мостки, толкнул чертов джойстик, и вперед. На полной скорости прямо с края мостков, и –
Ана кивнула.
– Прости, Джонни. Не нужно мне было лезть с вопросами.
– Да не, все в порядке. Правда. То есть, так же лучше для всех. Я это сделал и для мамы тоже, не только для себя. Понимаете, она так обо мне заботилась… Получается, была прикована к этой коляске так же, как и я. Господи, как я надеюсь, что она теперь зажила, наконец, своей жизнью.
Ана коснулась его руки.
– Все равно мне очень жаль… И тебя, и твою маму.
Он улыбнулся.
– Не знаю, что нас здесь ждет, в этом месте. Но на данный момент я просто хочу наслаждаться свободой от кресла. И если тут есть хоть какой-то способ вести нормальную жизнь, я собираюсь его найти.
Они продолжили путь под аккомпанемент дождевых капель, срывающихся с покосившихся фасадов вокруг.
– А как насчет тебя, Ана? – спросил Джонни. – Как ты ушла?
Ана открыла было рот, чтобы ответить, но заколебалась.
– Не нужно ничего говорить, если тебе не хочется.
Ана сделала глубокий вдох:
– Передозировка.
– Наркотики?
– Нет. Да. Но не то, что вы думаете. Это было лекарство… От боли. Приняла две упаковки за раз.
– Ты покончила с собой?
– Да, Джонни. Именно так это называется, когда съедаешь две упаковки таблеток за раз.
Он примолк.
– Прости, – сказала она. – Трудно об этом говорить. Просто… Я… Облажалась. По-настоящему облажалась. – У нее перехватило дыхание, и она замолчала, не в силах продолжать.
– Эй, – сказал Джонни, обнимая ее за плечи. – Не надо так себя…
– Нет! – Она стряхнула его руку. – Не смей меня утешать. Не надо. Я должна гореть в аду за то, что сделала.
Оба – и Чет, и Джонни – посмотрели на нее с удивлением и тревогой – тревогой за нее. Это-то ее и добило. Она больше не могла сдерживать слезы.
