поставили бомбы перед носом. Вы всего лишь предохранители, а предохранители должны молчать и работать.
Джоан смотрела только на меня, но ее услышали все.
– Джоан, что…
– Не здесь.
Она напряжена, вдруг поняла я. И ее паясничанье в дверях, и злой тон в ответ детям, и аккуратно расчесанная челка, и даже свежая помада на тонких губах – это все якоря, за которые она держится.
– Не здесь, – повторила Малкольм.
И я увидела, как в ее синих глазах тает серость.
И заметила, что Джоан Малкольм сидит, натягивая своим весом провода детонаторов. По проводам ползли капли крови – вот-вот запачкают ее брюки. «Это моя кровь».
– Не здесь, – в третий раз сказала она. – И поживее.
И я нырнула.
Коридоры смещались в стороны, как стрелки, ныряли и возносились прочь с моего пути. Стоял гул, стоял лязг – я словно попала в огромный механизм. Кафельная плитка дождем текла вниз, таяла со звенящим скрежетом, и в этом месиве я впервые подумала о том, что могу увидеть впереди знакомые синие нити.
Гул и грохот коридоров стихли: передо мной лежала первая ветвь памяти.
«Что это?»
Она была ровная, прямая и непрерывная. Из серой пустоты ткались новые ветви – гладкие, чистые, без лакун.
Идеальные.
И слишком плотные, чтобы просто пройти насквозь.
* * *Раскаленное небо. Зеленые блики над горизонтом, чьи-то крики, чаще всего повторяется слово «Ангел» – примерно семнадцать процентов. Остальное трудно оценить: я плохо знаю болгарский.
– Вы Малкольм?
Погоны поверх скафандра. Он не спал трое суток, не соображает. Сорок пять лет, опыт бронетанковых боев. Шрамы, темперамент холерический. Слишком много смертей.
– Так точно, сэр. Лейтенант Малкольм, прибыла…
– Я не знаю, что они там себе думают, лейтенант, но у меня полтора миллиона беженцев, из которых тридцать процентов – херовы повстанцы.
Взрыв. Он не реагирует. Профессионализм? Нет. Зрачки не среагировали – просто усталость. Наркотики? Нет. Потливость повышена – сбои в системе кондиционирования его скафандра.
– Я знакома с диспозицией, сэр.
– Да вы нихера не знакомы! У нас гуманитарный кризис, каждый третий прячет самопал под лохмотьями! А штаб присылает мне смазливого лейтенанта?
Много говорит. Небрит. Звук рации убран.
Вестовые вокруг укреппункта курят, снабжение организовано слабо.
Вывод: некомпетентен.
– Расстреляйте каждого третьего, сэр.
– Ч… Что?!
– Виновата, сэр. Я пошутила. Дайте мне пять «страйкеров» и пятьдесят человек.
Огромная котловина, ставшая лагерем. Тринадцать условных ядер, не горят костры у северной окраины – первая вероятная цель. Горизонт полыхает. Полковник смотрит на мою задницу.
– Здесь кризис, лейтенант. Я звоню в штаб, они ошиблись.
Он хрипит. Поражение голосовых связок. Курит? Нет. Сорвал? Возможно. Среднее звуковое давление в лагере беженцев… Восемьдесят децибел. Сорвал.
Здание на западе должно быть занято, но там почти никто не шевелится – вторая цель. Это экстремисты из «Скарабеев»: не умеют не прятаться, не умеют рассредоточиваться. Идиоты. Пока модель оправдывается.
– Именно кризис, полковник. Именно не учения. Именно поэтому здесь я.
* * *– Второй тест – второй результат. Кадет Малкольм, вы издеваетесь?
– Никак нет, сэр!
