Замена

грани. Посидеть на двух стульях, побыть ни одетым, и ни раздетым.

– Устное эссе. Тема – «Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности». Материал – прочитанные романы. Время подготовки – пять минут.

– А объем, мисс Витглиц?

Нетерпение. Лень. Плохо – во всех смыслах. И хорошо для тебя, Карл, будущий гениальный экономист.

– Стандартный. До двухсот слов.

…Выходя из класса, я открыла дверь прямиком в оглушительный свет. В рану туч заглядывало солнце, превращая немытое коридорное окно в пожарище. «…Подавить звон в ушах, остановить тянущуюся к голове руку».

– Ты какая-то бледная, Соня, – сказал Джин Ким и, похохатывая, пошел дальше.

В коридоре было много плотных теней – безликих, сосредоточенных на том, чтобы не заснуть после первого урока. У меня был минус один класс, плюс один бесплодный отчет, и взятый у боли кредит стал казаться еще чуть менее оправданным. Я ощущала покалывание солнечной ласки на щеке, в суставах было так легко, словно их не существовало.

Я посмотрела вслед физруку и улыбнулась.

* * *

– Готова?

– Нет, подожди.

– Ты помнишь кульминацию?

– Да, вроде…

– Вроде?!

Они стояли за дверями – за звуконепроницаемыми дверями – и советовались о том, как лучше сдать долги по прочитанным текстам. Как пройти рубеж, чтобы потом оказаться в общежитии, обмирая от гордости за пересдачу с первого раза.

Они шли сдавать – и были умопомрачительно счастливы.

В окне браузера светились баннеры моего родного форума, там шло голосование за фото месяца: люди очень хотели казаться грязными и недобрыми, но даже за отборными помоями в адрес недруга звучало что-то еще, что-то, затаившееся между строчками html-кода.

«Голоса за звуконепроницаемой дверью. Второй смысл интернет-баталий… Соня, тебя развозит».

Три урока остались позади, как в тумане, я распинала себя на проекционной доске перед классом, выкручивала руки себе, выламывала им, силясь найти того, кто будет прятаться от этой изысканной тонкой муки.

Того, кто уже раз меня обманул, сказавшись подобием человека.

За окном маленького кабинета что-то происходило с погодой. Там рябило в небе, облака вперемешку с тучами мчали, царапаясь о голые ветви. Их скорость наводила на мысли об огромном калорифере за горизонтом, и мир над головой летел во весь опор – живая метафора свободы.

В небе не было микроволнового барьера, не было сети депрессивной частоты, не было приметных патрулей на дорогах и неприметных – в болотах. Безразличное небо мчалось над лицеем, и сидя в потоке странных симеотониновых ассоциаций, я была уверена в одном: ни сегодня, ни завтра дождя не предвидится.

Дождь будет там, внутри ангельского микрокосма. Мир всегда плачет, умирая. Огромный маленький мир, который, в отличие от героя романа, всегда меньше своей судьбы, но невыносимо больше человечности.

Дверной замок пискнул, сообщая, что девочки решились.

Я в последний раз покосилась на экран. В списке участников «Фотографии месяца» меня не было.

«Симеотонин дает превосходное чувство кадра. Само зрение кажется последовательностью снимков. Нужно попробовать».

* * *

В кабинете директора. Я в кабинете Куарэ-старшего, смотрю на пустую ампулу из-под симеотонина на его столе и чувствую себя пойманной наркоманкой.

– Объяснись, Соня.

Нужно было сказать коротко, сказать точно, но беда в том, что мне хотелось строить цепочку доводов, обосновать свой выбор, я хотела горящие щеки и розовые кончики ушей. Я хотела быть одной из тех, кто полчаса назад краснел за свои ошибки.

«Учитель Витглиц, я… Обещаю, я больше не буду, я не смог прочитать только потому, что…»

Потому – что. Потому – что. Потому – что…

– Ангел должен быть пойман как можно скорее, – сказала я.

Директор встал и снял очки. Воздух сгустился, и воспоминание сжало мне горло. Уже было, я помню. Я до сих пор помню.

– И ради этого ты убиваешь себя?

…Он стоял в палате, а я не могла пошевелиться от страшной слабости. Мне не удалось убить себя, меня откачали, и зеленый треск палаты пульсировал вокруг, оглушая, раскалывая пустую голову. Он снял очки, показывая глаза, открывая их мне. Странный ученый, который приходил просто так.