господень явился пред ними.
Меня Агнес до сих пор не подпускала к ссадине ни в какую, поднимала визг и отпихивалась, а Рошу с его грубыми пальцами спокойно позволила ощупать распухшую ногу. Да, красная полоска мне не померещилась. Рош поднес лучину поближе.
— И пришли из дальних земель три царя с дарами. — Он еще раз осторожно дотронулся до красной полоски и молитвенно сложил руки. «Не молись, — закричала я мысленно. — Сделай что-нибудь!»
Он опустил руки и посмотрел на меня.
— Боюсь, рана отравлена. Я сделаю отвар иссопа, чтобы вытянуть яд. — Подойдя к очагу, священник помешал едва теплые угли и налил из ведра воды в металлический ковш.
Ведро было грязным, ковш тоже, и руки, которыми он трогал рану, не чище. Я смотрела, как он ставит ковш на огонь и роется в грязном мешке, жалея, что пришла. Толку от него не больше, чем от Имейн. Ни его отваром, ни ее притирками заражение крови не вылечить, равно как и молитвами, даже если обращаться к Господу так, будто он стоит перед тобой.
У меня чуть не вырвалось: «Это все, на что вы способны?», но я поняла, что хочу невозможного. От заражения помогает пенициллин, иммуномодуляторы, антисептики, и ничего этого в дерюжном мешке отца Роша не водится.
Я вспомнила, как мистер Гилкрист рассказывал на лекции про средневековых врачей. Про то, какие они были дураки, что пытались лечить чуму кровопусканием, мышьяком и козлиной мочой. А что им еще оставалось? У них не было ни нуклеозидных аналогов, ни антибиотиков. Они даже причин болезни не знали. Вот и отец Рош, перетирая в грязных пальцах сушеные лепестки и травы, делает что может.
— У вас есть вино? — спросила я. — Старое вино?
В их легком пиве градусов почти нет, в молодом вине тоже, однако чем дольше оно зреет, тем выше алкогольное содержание, а спирт все-таки антисептик.
— Я припомнила, что, если полить рану старым вином, можно излечить инфекцию.
Отец Рош не стал спрашивать, что такое «инфекция», и как это я смогла припомнить такое, если позабыла даже, кто я и откуда. Он отправился прямиком в церковь и принес глиняную бутыль с терпко пахнущим вином, которым я смочила тряпицу и протерла рану.
Бутыль я унесла с собой в поместье. Там я спрятала ее под кроватью в светлице Розамунды (вдруг это вино для причастия — тогда у Имейн окажется на руках величайший козырь, и Роша просто сожгут за ересь), чтобы и дальше обрабатывать рану. Перед тем как Агнес отправилась спать, я налила немного вина прямо ей на коленку.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Дождь лил до самого Сочельника, хлесткий дождь с ветром, проникавший через дымовое отверстие в крыше и заставлявший огонь шипеть и дымить.
Киврин заливала коленку Агнес вином при каждом удобном случае, и к полудню двадцать третьего она уже выглядела чуть получше — еще опухшей, но уже без красной полоски. Киврин, растянув плащ над головой, побежала в церковь, сообщить отцу Рошу, однако его там не было.
Ни Имейн, ни Эливис даже не заметили, что у Агнес с коленом. Они в поте лица готовились к приезду сэра Блуэта, расчищая чердак для женской части гостей, разбрасывая розовые лепестки по тростниковым полам в зале, выпекая несметное количество манше, пудингов и пирогов — в том числе гротескного вида изделие в виде младенца Христа в яслях, с плетенкой из теста, изображающей свивальник.
Днем в поместье, промокший и продрогший, пришел отец Рош. Он ходил под ледяным дождем собирать плющ для зала. Имейн не было — она возилась на кухне с «младенцем Христом», и Киврин пригласила Роша обогреться у очага.
Поскольку Мейзри на зов не явилась, Киврин сама сходила через двор в кухню за кружкой горячего эля. Вернувшись, она увидела Мейзри на скамье рядом с отцом Рошем — служанка придерживала грязной рукой на шее сальные волосы, а священник смазывал ей ухо гусиным жиром. Заметив Киврин, она хлопнула по уху рукой, сводя на нет все лечение, и выскочила.
— Колено Агнес уже лучше, — сообщила Киврин. — Опухоль спала, корочка нарастает.
Рош воспринял это как само собой разумеющееся, и Киврин подумала, не ошиблась ли она. Может, и не было вовсе никакого заражения?
Ночью дождь перешел в снег.
—Они не приедут, — с видимым облегчением сказала наутро леди Эливис.
Киврин тоже так показалось. За ночь снегу выпало почти по колено, и снегопад все не утихал. Даже Имейн склонялась к тому, что гости вряд ли появятся, хотя приготовлений не отменяла.
В полдень снегопад резко прекратился, а к двум начало проясняться, и Эливис велела всем переодеться в праздничное. Киврин одела девочек,
