Клирик распахнул глаза. Они были красные и заплывшие, дышал он с хрипами.
Умирает, поняла Киврин.
— Катерина! — позвал из-за двери отец Рош.
«Умирает вдали от дома. Как я тогда». Она тоже принесла с собой болезнь, и если никто не заразился, то совсем не ее усилиями. Они все ее выхаживали, и Рош, и Эливис, и Имейн. А ведь она могла их всех заразить. Рош читал над ней отходную, держал ее за руку.
Киврин осторожно приподняла свесившуюся голову клирика и переложила обратно на постель.
—Я пущу вас его соборовать, — сказала она Рошу, слегка приоткрыв дверь. — Но сперва мне нужно с вами поговорить.
Рош успел облачиться в стихарь и снять маску. В руках он держал корзинку с елеем и виатиком. Поставив корзинку на сундук в изножье кровати, он прислушался к прерывистому дыханию клирика.
— Я должен его исповедать.
— Нет! — воскликнула Киврин. — Сперва выслушайте меня. У клирика бубонная чума, — начала она, сделав глубокий вдох и внимательно следя за тем, что выдает переводчик. — Это страшная хворь. От нее почти нет спасения. Ее разносят крысы и их блохи, она передается через дыхание недужного, через его одежду и вещи.
Киврин сверлила Роша взглядом, моля, чтобы он внял и осознал. Рош смотрел настороженно и ошеломленно.
— Это страшная хворь, — повторила Киврин. — Не чета холере и тифу. Она уже погубила сотни тысяч людей в Италии и Франции — целыми селениями, не щадя ни единой души, так что даже мертвых иной раз похоронить некому было.
Лицо Роша стало непроницаемым.
— Ты вспомнила, кто ты и откуда, — произнес он утвердительно.
«Он решил, что я спасалась от чумы, когда Гэвин нашел меня в лесах, — догадалась Киврин. — Если подтвердить, он сочтет разносчицей заразы меня». Но во взгляде Роша не было обвинения. Будь что будет, нужно любой ценой убедить его в своей правоте.
—Да, — ответила она, затаив дыхание.
— Что надобно делать?
— Не пускать остальных в эту комнату. Сказать им, чтобы со двора ни ногой и никому не отворяли ворота. Передать сельчанам, пусть сидят по домам, а если увидят дохлую крысу — держатся подальше. Больше никаких пирушек и плясок на лугу. Запретить приближаться к господскому двору и церкви. И никаких сборищ.
—Я передам леди Эливис, чтобы не выпускала Розамунду и Агнес, а сельчанам велю не выходить за порог, — кивнул Рош.
С кровати донесся полузадушенный хрип, и они обернулись.
— Неужто ничем нельзя помочь захворавшим этой... чумой? — Рош с опаской выговорил непривычное слово.
Пока его не было, Киврин усиленно вспоминала, какие меры принимали против чумы современники. Носили бутоньерки, пили толченый изумруд, ставили пиявки на бубоны — но все это хуже, чем мертвому припарки. Как ни старайся, объяснила доктор Аренс, современники были бессильны. Лишь антибиотики типа тетрациклина или стрептомицина могли помочь, а их открыли только в XX столетии.
— Поить его и укрывать потеплее, — ответила Киврин.
— Господь не оставит его, — проговорил Рош, глядя на клирика.
«Оставит, — возразила Киврин. — Уже оставил. Половину Европы».
— Господь не может помочь нам в борьбе с чумой, — сказала она вслух.
Рош кивнул и взял плошку с елеем.
— Наденьте повязку, — напомнила Киврин и, подобрав с пола последнюю тряпицу, завязала ее у Роша на затылке. — Без повязки к нему не подходите.
Лишь бы он не заметил, что она сама без повязки.
— Это Господь наслал на нас чуму? — спросил Рош.
— Нет. Нет-нет.
—Тогда, выходит, это козни дьявола?
Соблазн сказать «да» был велик. Почти вся Европа считала чуму происками антихриста. И устраивала охоту на слуг антихриста, истязая евреев и прокаженных, забрасывая камнями старух, сжигая молодых девушек на костре.
— Никто ее не насылал, — объяснила Киврин. — Это хворь. В ней нет ничьей вины. Господь помог бы нам, будь это в его силах, но он... — Но он что? Не слышит нас? Отвернулся? Не существует? — Ему не до нас, — неуклюже вывернулась она.
— И нам придется самим?
— Да.
Рош опустился на колени у кровати и на минуту склонил голову над сложенными ладонями.
