— Почему нет? — взорвалась Киврин. — Скоро подвалит к восьмидесяти пяти процентам, а это только начало. Клирик умирает, Розамунда умирает, все перезаразились. На что я должна надеяться?
— Господь не оставил нас бесповоротно. Агнес теперь спасена, ведь она в Его руках.
«Спасена, как же. В земле. В холоде. В темноте». Киврин уткнулась лицом в ладони.
—Агнес на небесах, и там чуме ее не достать. Ибо ничто не может отлучить нас от любви Божией, ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни настоящее...
— Ни будущее, — проговорила Киврин.
— Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь. — Рош мягко накрыл ладонью ее плечо, будто совершая помазание. — Своей любовью он послал тебя на помощь нам.
Киврин сжала лежащую у нее на плече руку Роша.
— Мы должны помогать друг другу.
Они постояли не шевелясь, а потом Рош сказал:
—Я пойду звонить в колокол, чтобы душа Агнес свободно вознеслась на небо.
—А я посмотрю Розамунду и остальных.
Эливис, якобы оставшаяся ухаживать за Розамундой, лежала на тюфячке Агнес, сжавшись в комок и завернувшись в свой плащ, не сводя глаз с двери.
— Быть может, его коня похитили бегущие от чумы, — предположила Эливис. — И поэтому он все не едет.
—Агнес похоронили, — обронила Киврин холодно, пробираясь в выгородку к Розамунде.
Та пришла в сознание. Посмотрев исподлобья на опустившуюся рядом Киврин, девочка потянулась к ее руке.
— Розамунда! — У Киврин защипало от слез в носу и в глазах. — Солнышко, как ты себя чувствуешь?
— Есть хочется. Отец приехал?
— Нет пока. — Киврин вдруг показалось, что он действительно еще может приехать. — Сейчас принесу тебе бульона. А ты лежи, не вставай без меня. Ты очень сильно хворала.
Розамунда послушно закрыла глаза. Они выглядели менее запавшими, хотя под ними по-прежнему темнели синяки.
— Где Агнес? — спросила она.
— Спит, — ответила Киврин, отводя со лба девочки спутанные волосы.
— Хорошо. А то уморит всех своими криками и беготней.
—Я схожу за бульоном. Леди Эливис, у меня добрые вести! — воскликнула она радостно. — Розамунда очнулась.
Эливис приподнялась на локте и рассеянно посмотрела на дочь, словно думая о другом, а потом снова улеглась.
Киврин встревоженно пощупала лоб Эливис — теплый. Правда, у нее самой руки холодные с улицы, не поймешь.
— Вы больны?
— Нет, — ответила Эливис так же рассеянно. — Что я ему скажу?
— Скажете, что Розамунда поправляется.
Теперь Эливис, кажется, вняла. Поднявшись с тюфяка, она села рядом с Розамундой. Но когда Киврин вернулась из кухни с бульоном, Эливис уже снова скорчилась на тюфячке Агнес под меховым плащом.
Розамунда спала — обычным, не мертвым сном. Восковая желтизна растаяла, хотя скулы по-прежнему остро торчали под натянутой кожей.
Эливис тоже заснула — или притворилась спящей. Клирик, пока Киврин ходила за бульоном, успел сползти с тюфяка и наполовину перелезть через заграждение. Когда она попыталась стащить его обратно, он замолотил руками. Пришлось звать отца Роша, чтобы тот его утихомирил.
Правый глаз его начал вытекать, разъедаемый чумой изнутри, и клирик отчаянно пытался его выцарапать.
—
Господи Иисусе Христе, избави души верных от мук адских.
«Да, — поддержала Киврин, пытаясь ухватить судорожно царапающие руки. — Избави его побыстрее».
Она снова перерыла медицинский ларец Имейн, ища какое-нибудь болеутоляющее. Опия не обнаружилось — да и рос ли в Англии 1348-го опиумный мак? Отыскав несколько оранжевых шелестящих клочков, слегка напоминавших маковые лепестки, Киврин опустила их в горячую воду, но выпить отвар клирик не смог. Его рот превратился в одну большую язву, а зубы и язык покрывала корка запекшейся крови.
«Он не заслужил такого, — подумала Киврин. — Даже если он и принес сюда чуму. Никто такого не заслуживает. Пожалуйста...» — взмолилась она, сама не зная, о чем просит.
Мольбы все равно остались без ответа. Клирика начало рвать темной желчью пополам с кровью, два дня шел снег, Эливис становилось все хуже. И судя по всему, не из-за чумы. Бубонов у нее не было, кашля и рвоты тоже, и Киврин не понимала, болезнь это или горе и чувство вины.
