Под шинами заскрипел гравий подъездной аллеи, ведущей к заброшенному дому Фишера.
— Что нас там ждет? — подал голос Мейсон.
— Студентки пошли туда, вооружившись ключами к висячим замкам единственных ворот в ограде вокруг дома. Внутри они обнаружили развалины, подступы к которым преграждал барьер из цепи, усиленный еще и колючей проволокой. Вот что успел запомнить их предводитель, перед тем как у них в головах все смешалось и их поглотил хаос. Но мне кажется, что нас все-таки ждет более теплый прием.
— Мне тоже так кажется. К тому же мы вооружены не только ключами.
Никакой ограды вокруг дома не было и в помине. В окнах горел свет — не слишком яркий, но хорошо видный. Прежде чем башня нависла над ветровым стеклом «сааба», Ситон усилием воли заставил себя поднять на нее глаза. За толстыми неровными стеклами горел красноватый огонь. Рядом на сиденье Мейсон заряжал и перезаряжал двойной магазин короткоствольной винтовки с глушителем. Как только они сошли с парома и тронулись в путь, Ник потребовал сделать остановку и достал оружие из спрятанной в багажнике сумки. Они подъехали ближе, и натяжной верх «сааба» заслонил вершину башни. Теперь Ситон увидел, что шикарные машины, стоящие на просторной площадке перед главным входом, накрыты брезентовыми чехлами. В прорехе одного из них виднелся черный навощенный кузов. Солдат Мейсон, тяжело дыша, обматывал обоймы с патронами полосками цветного скотча. Ситон вдруг вспомнил, что всего десять лет назад, когда его снедало свойственное всем молодым тщеславие вперемешку с застенчивостью, он смел претендовать на одну из небольших, но ярких ролей в том захватывающем фильме, который именуется жизнью.
«Поосторожнее со своими желаниями», — сказал Ситон сам себе.
Он резко затормозил, вышел из машины и под неумолчный шум дождя направился мимо лимузинов к дверям дома Фишера
29
Поднявшись по ступеням, он обнаружил, что стоит у дверей один. Впрочем, это уже не имело значения. Отступать было поздно. Пол толкнул створку, однако на этот раз дверь оказалась запертой. Он постучал молоточком, и ему тут же открыли. На пороге возникла фигура человека в ливрее.
Верхняя часть черепа над разложившимся лицом лакея была словно собрана из пластин неумелыми детскими руками. Кое-где на костях виднелись застарелые пятна мозгового вещества. Из-за спины дворецкого, из глубины дома до Ситона доносились обрывки музыки и приглушенный смех. В руках слуга держал накрытый крышкой поднос.
— Привет, Джузеппе, — кивнул ему Ситон.
Дворецкий сделал приглашающий жест, затем доверительно наклонился к вошедшему. Изо рта у него несло запахом тления, а грубый чикагский акцент резал слух, как ржавая пила.
— Должен предупредить вас, сэр, что мистер Грэб сегодня неумерен в питье.
Джузеппе кивнул пробитой головой в сторону лестницы. Ситон заставил себя проследить за его взглядом. Устланная пушистым ковром лестница уже через семь-восемь ступеней проваливалась во мрак. Интерьер претерпел и другие изменения. Вестибюль был превращен в некое подобие бального зала За столами у дальней стены сидели нарядно одетые гости, явно заинтригованные происходящим.
— Сейчас он настроен вполне миролюбиво, — продолжил Джузеппе, — но мы-то знаем, как легко вывести из себя мистера Грэба.
Ситон все гадал, что же лежит у него под крышкой на подносе.
— Если вы будете так любезны и пройдете со мной, сэр, я с удовольствием возьму на себя смелость устроить вам встречу с одним дорогим для вас человеком.
Ситон двинулся за мертвым дворецким, пробиравшимся среди столов. Он старался не смотреть на лица гостей. Такие же безжизненные, как и у слуги Фишера, они взирали на него с безучастным любопытством. Наконец Ситон в сопровождении Джузеппе вышел в длинный коридор со множеством одинаковых дверей. Из-под одной из них слабой полоской пробивался свет. В коридоре Ситон снова услышал музыку. Хриплые заедающие аккорды, воспроизводимые ржавой граммофонной иглой. Это была композиция Джона Леннона «Imagine», исполняемая густым баритоном под аккомпанемент расстроенного пианино. Ситону давали понять, что Николас Мейсон уже в доме.
Джузеппе открыл перед ним дверь и отступил в сторону. Люсинда Грей оторвалась от швейной машинки, за которой сидела. На ее некогда прекрасном лице было написано изумление. Бледную наготу прикрывали лишь нижняя юбка и лифчик. Люсинда что-то строчила, мерно нажимая на педаль старой машинки, и Ситон видел, как ходит вверх-вниз ее коленный сустав, торчащий из-под разорванной плоти полусгнившей ноги.
— Я выйду в зал сразу, как закончу платье, — сообщила она.
Ее ровный голосок со знакомым северным акцентом ножом вонзился в сердце Ситона. Он не увидел ни ткани под машинной иглой, ни катушки с ниткой на штырьке.
— О Люсинда! — только и смог сказать Пол.
