«Ахиллес»!
А теперь на разворот, обойду жертву по кругу. В бинокль мне был хорошо виден стоящий на мостике шкипер в коричневой курточке и в серой панаме. Он показывал в мою сторону рукой и что-то объяснял молодому человеку, помощнику или матросу.
Катер пристроился с кормы. Сброс оборотов, медленный, вежливый подход к правому борту, пугать не нужно. У кормы к воде свисала с борта деревянная лодочка, казалось, что она вот-вот соскользнет в воду. Борт страшный: рябые ржавые листы местами были закрашены суриком, отсюда и пятна. Глубокие вмятины обрисовывали шпангоуты, как ребра у голодной клячи. Котлы явно текли, и пар шел из них, как из самовара.
Капитан с мостика свистел в медную дудку и что-то неразборчиво кричал, а по палубе в мою сторону, не прячась и не пригибаясь, быстрым шагом шел молодой араб с длинными волосами, стянутыми в хвост. Парень в цветастой рубашке и камуфляжных шароварах, заправленных в высокие шнурованные сапоги, остановился прямо надо мной, немного не дойдя до кнехта, ставшего для него последним оборонительным рубежом. В лучах яркого солнца на темном лице сверкали зубы, он улыбался во весь рот.
– Привет, салабон! – крикнул я.
Губы араба беззвучно зашевелились в попытке опознать язык, туповатое выражение на лице медленно сменялось какой-то заинтересованностью.
– Прими конец!
Это он понял, и начал быстро накидывать восьмерки-колышки на рога кнехта. Хорошо, теперь катер принайтован.
– Что ж грязно-то так у вас, развели тут, понимаешь… – ворчливо бормотал я, пока влезал по штормтрапу, елки, ну, действительно бардак, чуть не измазался ржавчиной.
– Вы торговец? – поинтересовался наконец-то матрос.
– Не так-то все просто, друг мой, – язвительно произнес я, почти беззаботно прислонившись к вогнутому в сторону надстройки ограждению борта. – Сколько человек на судне?
– Трое, – машинально ответил тот и настороженно прищурился, медленно начиная что-то соображать. Сообразив, он быстро шагнул вперед, но, прежде чем матрос схватил меня за руку, раздался глухой стук удара кулаком в грудину и скорбный звук обрушившихся с этим принудительным выдохом надежд. Тут же развернув его к себе спиной, я схватил араба правой рукой за шею и легонько сжал пальцы – араб, подвывая от резкой боли, начал безвольно подгибать ноги.
– Но-но! Не падать! – предупредил я, стиснув пальцами челюсть. – Вперед, боец, шагай весело, веди к капитану…
В рубке, кроме шкипера, никого не было.
Машина все так же работала малым ходом. Оглянулся – за спиной на палубе никого, механик сидит в своем чертоге.
– Какого черта?
– Здрасьте! – поздоровался я вежливо с ветераном-речником. – Меня зовут Гоблин, и это захват. Мне нужно ваше судно. Иначе убью всех.
Уф, какая жара стоит! Смола, которой залиты пазы в палубе и в рубке, выступила в щелях меж чуть выгнутых от времени тиковых досок черными блестящими жгутами. Многоопытный речник стоял так, чтобы на них не наступать. Качнув мятой панамой, он только кивнул, что-то про себя соображая, потом взглянул на меня, на небо, прищурился и перевел взгляд на горизонт – а там все тихо. Река была гладкой, масляной, без морщинки, она лоснилась на солнце и тоже, казалось, еле дышала от нестерпимого зноя.
– Ваше имя?
– Я капитан Энрике. И не только капитан, сын мой, но и святой отец, – с совершенно неожиданной для меня назидательной строгостью произнес маленький шкипер. – Ты только что осквернил мой корабль, ворвавшись на палубу с оружием, ты…
– Мог бы ворваться и без оружия, так легче? Сопротивляться не нужно, господин священник, или кто вы там есть. Просто поверьте, – посоветовал я и оглянулся еще раз. Араб кое-как стоял в углу, держась за шею и постепенно приходя в себя.
– Только полный идиот в такой ситуации может ответить отказом, – невозмутимо ответствовал шкипер на английском. – По-вашему, отец Энрике похож на идиота?
– Не похож.
– Тогда отложите в сторону свою дубину!
– Святой отец, – поморщился я, – вы только не волнуйтесь. Все идет по плану.
В помещении было полутемно. Надстройка пропитана запахами реки, леса и дыма, я словно вдохнул воздух тяжкого речного труда. Тут все как обычно.
Обстановка полностью соответствовала внешнему виду судна: рассохшийся деревянный стол, по большей части пыльные стекла, высокий стул и скамейка – все было изъедено речным червем. Выбор цветов небогат: преобладает темно-коричневое, почти черное, и зеленое. Лампа тоже зеленого цвета, широкие иллюминаторные рамы, медные крючки и замки на дверях – вся медь была густо-зеленого цвета, ее не драили лет, пожалуй, двести. На потолке к обшивке приросла большая засохшая улитка. Трап, ведущий к двум каютам со щелкающими замками на дверях, где можно отдохнуть после вахты, и где
