другой руке сулицу; лучники наложили стрелы. Под рукой держали крюки, чтобы вцепиться ими в чужой борт, привязать к нему свою лодью железной хваткой и лезть наверх.
– Не стены Парижа! – орал на соседней лодье Бард, движениями секиры в одной руке, а меча в другой показывая, что стены франкской столицы были повыше, чем борта хеландий. – Прорвемся! Одину слава!
Сзади к хеландиям приближались скутары Ульвальда и Рагнвида: в первом ряду шли те, кто не просто мог называть себя викингами, но и гордился этим званием. Русский строй и греческий надвинулись один на другой и почти слились; мелкие русские лодьи шли мимо хеландий, как пчелы сквозь стадо туров, но пока противники не сближались, выбирая наиболее выгодное положение.
Каждый из греческих кораблей уже был почти окружен; отроки и гриди отчетливо видели высокие борта, весла, головы в шлемах поверх бортов, деревянные башни посреди корабля, мачты, паруса, надутые попутным для греков ветром. Ждали только знака, чтобы осыпать врага стрелами, сблизиться и лезть на борта, прицепившись к ним железными крючьями. Более высокий борт давал грекам преимущество, но хирдманы готовили крючья, чтобы закинуть на борта и карабкаться наверх.
Сошлись на перестрел. Ингвар поднял руку…
И тут на всех десяти хеландиях разом затрубили рога. Мощный рев разорвал шум морского ветра, а следом донесся боевой клич из тысяч глоток. Издалека он звучал как неразборчивый гул.
И тут же, будто принесенные этим кличем, на русские лодьи устремился поток стрел. Небольшого размера, они летели не из ручного лука, а из стреломета. Русы успели вскинуть щиты, и большинство стрел вонзилось в них. Те щиты, что гриди-телохранители держали перед князем, мигом стали похожи на ежей: из каждого теперь торчало не меньше десятка. Однако часть нашли жертву: у гребцов щиты висели на спине, но, плотно прижатые, при попадании давали плохую защиту. На каждой лодье по несколько человек выронили весло и рухнули, получив железный наконечник в спину или в плечо.
– Ждать! – крикнул Ингвар, видя, что гриди вскинули луки: с такого расстояния достать до греков они не смогли бы. – Навались!
Лодьи еще быстрее рванули навстречу врагу, стремясь поскорее сблизиться так, чтобы отвечать на стрельбу и, главное, подойти достаточно близко, чтобы стрельба стала почти бесполезной. При подавляющем преимуществе в числе русы имели твердую надежду подобраться к бортам вплотную, после чего грекам придется уже вручную отбиваться одному от пятерых.
На русский строй обрушился новый железный ливень: греки пускали стрелы со всех бортов, во все стороны, поражая гребцов и стрелков в окруживших их лодьях. Наконец русы ударили в ответ; крики боли донеслись уже с хеландий. Благодаря тихой погоде их было слышно, хотя ветер немного усилился, но их заглушил греческий боевой клич.
– Кирие элейсон! Кирие элейсон![25] – уже мог разобрать Ингвар.
С высоты кормы он видел: там и здесь кто-то из его людей уже не гребет, а лежит, упав лицом вперед, со стрелой в спине или в плече, прибившей щит к телу, будто гвоздь. Кое-где голова мертвеца упиралась прямо в спину сидящему впереди; но уцелевшие продолжали налегать на весла, торопясь на сближение и не оглядываясь, не задумываясь, что такое жесткое толкает сзади…
Лодьи и хеландии продолжали сближаться.
– Хей! Хей! – надсаживались кормчие на каждой лодье, не давая гребцам сбиться.
Расстояние еще сократилось; стрелы десятками и сотнями летели с той и другой стороны, так густо, что иные сшибались в воздухе и сыпались в воду.
Пятьдесят шагов до ближайшего высокого борта… Сорок… Тридцать… Ингвар едва не задыхался от ярости; вдохнул как мог глубже, будто припадая к источнику норн, что вдруг забил в самой его душе.
– Оди-и-ин! – протяжно вскрикнул Ингвар и со всей силы метнул копье в ближайшую хеландию.
Не то копье с золоченым острием – это держал поблизости от него Хьёрт, оруженосец, – а другое, нарочно для того припасенное.
Копье полетело над волнами и рухнуло в воду – чтобы добросить до борта, было слишком далеко. Но главное не в этом – этим броском вражье войско все целиком отдается Одину. Гриди ответили дружным воплем, и вдруг…
С носа ближайшей хеландии вырвалась струя огня. Нечто вроде пылающего копья, одетого пышным вихрем дыма и пламени, промчалось над волнами, изогнулось вниз и пролилось прямо на княжескую лодью. Одновременно еще два таких же сорвались с бортов греческого судна, ударив огнем в лодьи, подходившие по сторонам.
И то же сделали все десять хеландий. Не сразу русы, ничего такого не ожидавшие, поняли, что произошло. Казалось, на них плеснуло огнем прямо с ясного неба, и вот уже на досках днища, на бортах, на щитах пляшет жаркое пламя, источая удушливый черный дым. Люди смотрели, не веря своим глазам.
Но просто смотреть им пришлось недолго. Часть огненных брызг попала на людей. Внезапно охваченные жаром, гребцы бросали весла, вскакивали на ноги, в ужасе и изумлении видя, как горит весло в руках, борт рядом, горит скамья, горит кольчуга или кожаная рубашка на спине и на плечах! Горит железо – то, что никак не может гореть!
