Но, чу… В отдалении посреди мрачного безмолвия, за небольшим пригорком, скрывавшим происходящее на болоте, вдруг послышались людские голоса. Навряд ли у загадочного дыма-тумана имелись какие-то органы слуха, но повел он себя так, словно и впрямь их имел, ибо замер на месте, перестав продвигаться вперед и несколько минут как бы выжидал, усыпляя бдительность приближающихся. Лишь когда голоса стали значительно громче и отчетливее, он вновь пополз вперед, принявшись стремительно взбираться на пригорок, с каждой секундой ускоряя свое неумолимое движение…
Глава 1. Там на неведомых дорожках…
Разбуженный другом поутру после грандиозной попойки Петр поморщился, осторожно трогая свою многострадальную голову, из которой, судя по стуку изнутри, отчаянно ломился кто-то неведомый. Сокрушенно разглядев себя в небольшом зеркале, стоящем в прихожей, он уныло подумал, что Дарвин, наверное, прав насчет происхождения людей. Иначе непонятно, почему стоит человеку прилично выпить, как его лицо наутро выглядит столь неприглядно, что рука невольно ищет кирпич. Вывод: атавизм налицо.
— Ну что, Маугли, припух? — осведомился он у своего зеркального двойника и махнул рукой. — Ладно, ладно, молчи. Сам все вижу. Ох, блин! — он помассировал голову, горестно простонав: — Чем упоительней в России вечера, тем утомительней похмелье.
Вообще-то обычно он выглядел превосходно. Такие лица принято называть аристократическими: высокий лоб, тонкий породистый нос, глаза настолько темные, что казались черными. Лишь приглядевшись можно было понять, что на самом деле они карие. Добродушная улыбка демонстрировала не зубы — рекламу дантиста, хоть сейчас в рекламный ролик запускай.
Впрочем, удивляться не приходилось. Метисы — они вообще родятся пригожими. Что уж тогда говорить о Петре, у которого лишь дед по отцу Виктор Хосе Эммануль Сангре был чистокровным испанцем, мальчишкой вывезенным в конце тридцатых из республиканской Испании в СССР. Зато у жены Виктора — одесситки Фаи — кого только не имелось в роду. Да и у их невестки, Гали из Прикарпатья, вышедшей замуж за отца Петра Михаила, родичей разных национальностей тоже было предостаточно.
Сам Сангре порою так и говорил о себе: ходячий интернационал, и называл себя и одесским испанцем, и польским украинцем, и всяко разно. Но называл в шутку, а если всерьез, то по примеру отца считал себя исключительно русским и не раз цитировал его слова: «Русский — это не национальность, это судьба».
…Петр еще раз уныло заглянул в зеркало и, вновь передернувшись от увиденного, мрачно сообщил своему отражению:
— Я тебя не знаю, но на всякий случай умою.
— Ну как ты, живой? — сочувственно поинтересовался возникший в дверях комнаты Улан, с которым они сдружились еще во время учебы в академии МВД.
Был он тоже метисом, хотя в его внешности больше проявилась восточная кровь отца-калмыка. Об этом говорили и резко очерченные скулы, и приплюснутый нос, и низкий лоб. Единственное, что ему досталось от русской мамы — неплохой рост (всего-то сантиметров на пять пониже Сангре) и необычный цвет глубоко посаженных глаз: эдакий ярко-синий, с еле заметной прозеленью, отчетливо заметной в те минуты, когда Улан злился. Впрочем, такое происходило весьма редко. Дабы вывести из себя парня, сдержанного по натуре и с малых лет приученного мачехой к терпению, нужно было сильно постараться.
— С трудом, — поморщился Петр, и передернулся, скривившись. — Бр-р, как мы плохо выглядим, особенно… ты. Кстати, за каким лядом тебе понадобилось тревожить мой чуткий сон, столь трепетный и нежный? Между прочим, в такую рань даже выхухоль с нахухолью не размножаются! И когда ты…
— Какую рань?! — перебил Улан, по опыту зная, что его друг, родившийся и проведший в Одессе первые годы своей жизни, да и позже регулярно приезжавший туда на летние каникулы, может часами рассыпать бисер своих бесчисленных перлов. А потому, если требуется получить ответ на вопрос, то единственный выход — Петра безжалостно прервать. — Уже десять утра, так что полчаса на сборы и по коням. Или мы сегодня к дядьке на кордон не пойдем?
— Ты что?! — возмутился Сангре. — Обязательно пойдем, иначе мне в пять отведенных на тебя суток не уложиться. Только, — он замялся. — Знаешь, похмелье — весьма гадкая болезнь, но имеет одну славную особенность: приятное лечение.
Улан осуждающе крякнул и укоризненно уставился на друга.
— Между прочим, алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве, — торопливо сообщил Петр. — Или ты не веришь, что душа твоего друга жаждет некой микстуры?! Тогда… — Он стал озираться по сторонам, словно ища что-то. Угадав цель его поисков, Улан достал из ящичка аккуратно упакованную в пластмассовый футляр карточную колоду. Увидев ее, Сангре просиял.
— Сохранил… — умиленно расплылся он в широченной улыбке. — А я уж боялся, что… Хотя да, ты человек обязательный. — Он торопливо извлек колоду из футляра и, потасовав, протянул ее другу. — Давай, тащи.
