— Того, — огрызнулся Сангре. — Я, конечно, всегда готов в поте лица сражаться на переднем крае сексуальной революции, но в данном случае… Я ж, можно сказать, стал чуть ли не первейшим ее врагом, когда начал защищать этих двух гавриков.
— Подумаешь. Зато поначалу ты был её спасителем. К тому же видел я, как она к тебе чуть раньше, до начала дебатов о судьбе пленных, приценивалась.
— Что-о?!
— Да, да, — подтвердил Улан. — А то с чего бы я про ее обет безбрачия уточнять принялся. Поверь, взгляд у нее был точь-в-точь как у нашего директора на конюшне, когда ему новую лошадь приводили. Ну там, круп, бабки, высота в холке… Вот и Римгайла тебя так изучала. И знаешь, по-моему она осталась чертовски довольна осмотром… жеребца. Потом, правда, действительно посуровела, когда у вас разногласия пошли, но первое впечатление — великое дело. И потом карты.
— А что карты? — не понял Сангре.
— Ну как же, — коварно улыбнулся Улан. — Они ведь тебе тоже счастливое замужество напророчили. Получается, одно к одному. Короче, пока есть время, проконсультируйся с Яцко, как на литовском звучит любовь, сердце и прочее. Думаю, пригодится.
— Да ты что?! — возмутился Сангре. — Забыл, как мои мозги на иностранные языки реагируют? Они ж их категорически не приемлют! Ты академию вспомни и как я немецкий сдавал! Уланчик, ты же знаешь, я не стыжусь своих обширных знаний по одной-единственной причине — мне нечего стыдиться!
— Язык любви интернационален по своей сути и базируется преимущественно не на словах, а на взглядах и жестах, — поучительно заметил Улан. — Кстати, насчет литовского. Поверь, по сравнению с немецким, не говоря про английский, он гораздо проще. Вино у них вунас, чеснок — тшесноко, мясо — месо, мед — мидус, хрен — криенас и так далее. Очень легко запоминается. Ну и я рядом буду, подскажу.
— А пиво как по-ихнему?
Улан задумался, но выручил торопливо вбежавший в это время в мыльню Яцко.
— Алус, — сообщил он.
— Вот его я запомню, — проворчал Петр.
Чуть погодя он попытался взять себя в руки и, полулежа в большом чане с горячей водой, добросовестно, по нескольку раз кряду повторял за толмачом слова, могущие пригодиться, но особых надежд на свою память не питал.
Как выяснилось, Кейстут действительно ни о чем не забыл. Едва друзья вымылись (без мыла, но они успели привыкнуть к щелоку), как, выйдя в предбанник, увидели лежащую на лавках чистую нарядную одежду. Прежняя, забранная в стирку, исчезла не вся — пояса с ножами остались лежать, как бы символизируя княжеское доверие. Рядом с лавкой стоял довольный Яцко, заверивший, что все должно прийтись впору, ибо у него глаз точный.
Оказалось и впрямь точный, разве плечики на рубахах свешивались чуть ниже, чем надо бы. Яцко сконфузился, предложил поменять, но оба равнодушно отмахнулись.
— Мы, конечно, не богатыри, а только учимся, но, учитывая перспективу, они нам через месяцок-другой станут впору, а чуть погодя и малы, — великодушно утешил расстроившегося парня Петр. — К тому же дарёному танку в дуло не заглядывают. А горшок с чем? — кивнул он на стоящий на лавке кувшин.
— Кисиелюс, — пояснил Яцко.
Петр крякнул, а Улан, улыбнувшись, поинтересовался, нуждается ли некий олигофрен в переводе.
— Я говорил про свою умственную отсталость и все, — буркнул Петр. — Да и то в сравнении с тобой как с гением. А сам по себе я безусловно одаренная личность, — и он приложился к содержимому кувшина.
Кисель пришелся ему по вкусу, хотя, передавая его другу, он не удержался от легкой критики. Мол, сразу видно, что они не на Руси. Там бы после баньки каким-нибудь квасусом напоили.
Убранство в выделенной для гостей комнате, куда их отвел Яцко, не впечатляло роскошью. Однако все необходимое имелось, начиная с постелей, в изобилии застеленными мягкими даже на вид шкурами, и заканчивая стоящим на небольшом прикроватном столике кувшином с каким-то прохладительным напитком, явно отдающим лесными ягодами.
— Ну вы передохните, а я опосля за вами загляну, — заявил Яцко, посоветовав: — Можете и соснуть часок, коль жаждется, время есть, — и он исчез.
Улан неуверенно предложил:
— Надо бы переговорить, что именно станем отвечать Кейстуту, если он начнет нас расспрашивать.
Петр покосился на свою постель и, не в силах удержаться от соблазна, с блаженным стоном повалился на нее.
— Согласен, но давай разговаривать лежа, — внес он изменения. — И не сразу. Пять минут полежим молча, а потом приступим к обсуждению. Кстати, ты карабин надежно спрятал? Не найдут?
— Порядок.
