Каким-то чудом кортежу квадроциклов удалось миновать блок-пост египетских военных, перекрывавший дорогу: солдаты просто не обратили внимание на жужжащие «игрушки», проследовавшие мимо них по песку. У них был приказ задерживать и разворачивать обратно все автомобили и автобусы, следующие на север, но о смешных четырехколесных мотоциклах там не было ни слова. Инициатива же в египетской армии не поощрялась. И какую опасность могут представлять полтора десятка сумасшедших европейцев, отправившихся на экскурсию в такое время?
А пару километров спустя колонна резко свернула в пустыню. Возглавлявший ее Слава подумал, что следующий пост может оказаться не таким доверчивым. Никто даже не попытался спорить с ним после того, как он поступил так решительно с охранником. И теперь все глотали пыль, спасаясь от нее, кто как мог. В пустыне появилась возможность не катиться друг за другом: предназначенному для песчаного бездорожья транспорту было все равно – колеса с мощным протектором преодолевали любые преграды играючи. Даже когда дорога резко пошла вверх.
– Куда же мы теперь?
– Там вроде бы что-то виднеется, – Дэн указал на уходящий в сплошную стену скал песчаный язык. – Наверное, перевал?
– Да там и строения какие-то? – в отличие от близорукого Юрика, Слава на зрение не жаловался. – Бедуинская деревня? А, знаток? – ткнул он кулаком в бок Эдуарда. – Точно ведь деревня! Мы тут вроде и ехали.
– Похоже на то, – с сомнением проронил Эдик.
– Так чего же мы стоим? Пожрем там чего-нибудь, дорогу узнаем… Переночуем, может быть. По газам?
– По газам!..
– Помнишь меня? – Слава соскочил с квадроцикла и, увязая в песке по щиколотку, подошел к группе аборигенов, настороженно высыпавших навстречу пришельцам. – Да помнишь – по глазам вижу! Двадцать баксов тебе еще за барабан твой дал, помнишь?
– Помню, – поклонился бедуин, с лицом, выдубленным пустынным ветром. – Еще барабан надо? У меня еще есть.
– Да на фиг он мне сдался! Я и тот-то в отеле оставил. Ты лучше скажи – пожрать тут у вас можно чего, а?
– Я скажу женщинам, и они приготовят кус-кус, мансаф[3]… У тебя, белый господин, конечно же, есть чем заплатить?
– Какой ты меркантильный… – Славик вытащил из кармана шорт пачку долларов, не пригодившихся для аренды квадроциклов, и помахал ею в воздухе, вытряхивая набившийся между купюрами песок. – Гуляем!
– Очень хорошо, – старейшина поклонился еще ниже. – Пожалуйте в дом, белые господа, и отведайте чаю, пока женщины готовят кушанья.
– А покрепче у тебя ничего нет, старый? – Эдик подошел к беседующим, вытирая руки и лицо грязной банданой. – С утра во рту маковой росинки не было.
– Аллах не велит правоверным пить вино, – воздел старик руки к темнеющему небу: по обыкновению, почти без сумерек, опускалась ранняя тропическая ночь.
– Мы-то не правоверные, – подмигнул ему Дэн, бросая тряпку на песок. – Нам можно. Найдешь араки?
– Для вас, белый господин, найду, – снова поклонился бедуин. – Там, в доме.
Сопровождаемые оживленно переговаривающимися по-своему аборигенами, путники проследовали в большой, видимо, общинный шатер и расселись на грязных вытертых коврах и верблюжьих шкурах. Хижина, служащая бедуинам чем-то вроде клуба, освещалась костром, разожженным прямо на песке. Дым уходил в отверстие в потолке, но немалая его толика оставалась в помещении, заставляя слезиться глаза и продирая горло не хуже наждака.
– Чем это они топят? – закашлялся Дэн и сплюнул на пол. – Фосген прямо какой-то.
– Ага! Пополам с хлорцианом.
– Верблюжьим навозом, – с видом знатока заявил Эдик, пытаясь вытрясти из кроссовки песок. – Нам гид во время поездки говорил. Сушат на солнце и жгут.
– Фу! – брезгливо сморщилась Карина. – А что – дровами нельзя? Или углем?
– Откуда они тут дрова возьмут? Уголь – тем более. А навоз горит хорошо. И безотходное производство опять же.
– Все равно мерзость…
– Кстати, – заметил Славик, – в прошлый раз мы под открытым небом обедали. Без этого, блин, национального антуража, – пихнул он ногой вытертую и засаленную подушку в виде валика.
– Так то днем было! А сейчас там, на воле, колотун.
Ночью в пустыне всегда холодно, тем более – в горах, а эта ночь выдалась по-настоящему зимней. И поскольку одеты все были по-пляжному, легко, то и выходить наружу не хотелось никому. Тем более что к дыму удалось довольно быстро притерпеться.
– Отведайте, белый господин, – протянул старейшина Вячеславу плоскую глиняную чашку, в которую налил чего-то из помятого алюминиевого чайника.
– Чай, что ли? – сморщился «господин», осторожно понюхав. – Холодный… Не, я чай не хочу. Ты виски давай или что там у вас вместо него.
– Это не чай, – улыбнулся старик. – Это то, что вы хотели, белый господин.
