том, что слишком многим импонирует присущая ему рациональность.
Совершённая Фиговидцем ошибка заключалась в том, что он вознамерился посмотреть на этот механизм вблизи, но не участвуя, и когда Иосиф принял решение забить какую-то давно хворавшую корову, пошёл с ним со своей тетрадочкой. После этого он остаток дня блевал при попытке поесть – даже от каши, – а на мясо не мог смотреть до конца месяца.
– Я не понимаю, – сказал я. – Ты что, этого не знал? Не знал, откуда берётся говядина?
– Подумаешь, знал! Я же не видел!
– Добро пожаловать.
Фарисей так явно, непристойно страдал, что утешать его никому не хотелось. Лишь вечером, когда братчики пришли с дарами к нашему огоньку, Иосиф на свой лад – так сказать, елеем собственного рецепта – попробовал умягчить возмущённую фарисейскую душу.
– Дурью маешься, Божья тварь, – сказал он. – Кобенящийся дух в тебе играет. Не хочешь жить, не хочешь в глаза смотреть, не хочешь ни за что отвечать. Зазря тебе это дадено? – Он широко повёл рукой. – Или, скажешь, вообще не тебе, а дяде Пете? На фу-фу пролететь решил? Пылинкой и мотылёчком?
Фиговидец посмотрел на него и отвернулся.
– Подожди, Иосиф, нельзя так, – сказал Нил. – Ты уж совсем его… как комара малярийного… – Он дотянулся и ласково похлопал Фиговидца по щеке. – Давай, любимиче, я тебе по-простому объясню, как ты привык. Судьба всего мира – участвовать сообща во зле и страдать от него. Моё страдание в силу всеединства бытия есть страдание за общий грех, грех как таковой.
– Это же какой именно?
– Грех жизни.
Фиговидец покраснел.
– Нил, твёрд ли ты в ваших собственных догматах? – Он произнёс «догмат». – Разве жизнь дал не Бог?
– Ну, как дал, так и взял.
– Ненавижу, – прошипел Фиговидец.
– Да, Божья тварь, – сказал Иосиф, – крепко тебя стукнуло проблемой теодицеи.
– Ничего подобного. Здесь нет проблемы. Я имею в виду, нет предмета для философских спекуляций. Если принимается на веру благость Бога, то и всё остальное, включая проблему теодицеи, принимается на веру. А если нет… Ну, ответа-то всего три, и каждый хуже горькой редьки.
– Ну-ка?
– Либо всеблагой и всемогущий Бог подвергает всякую живую тварь незаслуженным и бессмысленным страданиям, имея в виду недоступные нашему разуму цели, либо всеблагой и всемогущий вовсе не всеблагой, либо он не всемогущ.
– Есть четвёртое, – сказал Иосиф.
– Ну-ка?
– Не бывает незаслуженного страдания.
– Даже у этой коровы?
– Мало ли кем эта корова была в прошлой жизни.
– Всё, понял. Теперь будете объяснять про правомерное место зла в этом вашем всеединстве. Вы что, манихеи?
– Иосиф! – сказал Нил. – Покажи ему, ты не манихей, часом?
– Нил! – сказал Иосиф. – Я вот покажу… в перстах загогулину…
Они заржали, а когда успокоились, Нил выдал:
– Зла не было в плане мироздания. Зло есть некая реальность, не входящая в состав истинно сущего.
– Как такое возможно? – спросил фарисей.
– Не знаю.
– Как-то оно не убеждает.
– Меня тоже, – легко согласился Нил. – Я просто изложил, что есть.
– Но как оно может быть, если никого не убеждает?
– Господи, Твоя воля, до чего мутный парень! – возопил Иосиф. – Кого «никого»? Тебя, что ли? Мироздание, наверное, подрядилось тебя «убеждать» или «не убеждать»! Мирозданию больше делать нечего! С утра не пожрёт, не посрёт, а уже «убеждает»! Умников, пальцем деланных!
– Ладно тебе, Иосиф, – сказал Нил. – У мироздания есть свои обязанности.
– Нет, Нил, – сказал Иосиф. – Это вопрос принципиальный.
– Пусть я мотылёк и малярийный комар, – сказал Фиговидец. – Пусть я весь на фу-фу. Да пусть даже я самый хитрожопый, как мне тут указали! Но я не буду. Не хочу и не буду. НИ ЗА ЧТО.
