связь между пальцем и его отпечатком.
– Это всё протоколы? – спросил я, обозревая папки на столе, под столом, в шкафах и на подоконниках.
– Протоколы, рапорты, постановления, сообщения, разрешения, поручения, уведомления, справки, подписки, повестки и, – он поднял палец, – извещения.
– А чем извещение отличается от уведомления?
– Уведомляют гражданина, – сказал Вилли, откладывая ручку, – о чём-нибудь неприятном: производстве обыска, например. А извещение – наоборот. Уголовное преследование вот когда прекращают, и теоретически можно надеяться на возмещение имущественного вреда. Перечислить?
– Перечисли.
Вилли возвёл очи горе и со вкусом забарабанил:
– Возмещение имущественного вреда включает в себя возмещение заработной платы, пенсии, пособия, штрафов и процессуальных издержек, конфискованного или обращённого в доход государства имущества, сумм, выплаченных за оказание юридической помощи, – и иных расходов.
– Вилли, что случилось с вашим разноглазым?
– Фу, – сказал Вилли. – Почему сразу «случилось»? Разве дело заводили?
– Вот я и пришёл спросить.
– Отвечаю: не заводили. Дела не было – эрго, ничего не было. Посмотри, – он хлопнул по папкам, – вот это было; так было, что не отменишь. Даже если пожар, – он повысил голос, отвечая моему вопросительному взгляду, – даже если налёт! За-до-ку-мен-ти-ро-ва-но. Сжечь архив можно, а переписать – нет. Уничтожить, но не изменить, не отменить, не перекроить и не перекрасить. Кстати, у меня тут рапорт лежит. Об обнаружении признаков преступления. – Вилли привычной рукой переворошил бумаги и выхватил одну. – «Докладываю в соответствии… так-так… четверо граждан провинции Автово, перечисляются… доставлены в больницу, число, время…» «Скорую», увы, вызвали, – поднял он на меня глаза. – А у них строго с отчётностью. Теперь что зафиксировано… Зафиксированы тяжкие и средней тяжести. Причинение вреда здоровью – у нас за это статья, Разноглазый. Так себе статейка… Ну тем не менее.
– Не понимаю, при чём здесь…
– А взгляни.
Пострадавшими гражданами оказались Лёша Пацан с товарищами. Кто-то избил членов ОПТ расчётливо и беспощадно.
– Согласен, – сказал Вилли, – у нас культурная жизнь не совсем на подъёме. Есть, есть претензии по форме и существу, особенно что касается этих пацанских верлибров. Но зачем же писателей лупить? Я вот слышал, что и городской отлёживается. Эпидемия какая-то. Будто бродит по родной стране маньяк и дробит искусстве челюстно-лицевую область. Её этим не улучшишь.
– Всё-таки насчёт разноглазого…
– А ещё труп этот, – перебил Вилли. – Мы когда личность установили, натурально обомлели. Ведь такие версии возникают – прямо-таки опасные с политической точки зрения.
– Вилли, это ерунда.
– Но ты тогда промолчал.
– От страха, исключительно от страха. Ну и я ведь знал, что ты узнаешь.
– Да, на свою голову. – Вилли вздохнул. – Глупо подозревать тебя и Молодого в уголовном преступлении. Тем более, гм, убийстве. Потому что, даже если оккупационное руководство идёт на убийство, это будет не уголовное преступление, а государственная необходимость.
– Вилли…
– Упаси Господь сказать дурное слово про оккупацию. Мы люди бездуховные, но всё равно понимаем: геополитика там, империя… а то кто б ради собственного удовольствия попёрся нашу дыру, того, оккупировать… И всё-таки во всём, Разноглазый, должен быть порядок. У прокуратуры – кражи да разбой, у вас – судьбы Родины. А если под видом судеб писателей мордовать да косарям мозги выпускать на свежий воздух, то что начнётся? Я вроде как в уголовщине разбираться начну и с маху в судьбы сунусь, а вы, что тоже прискорбно, соскочите с судеб в самый банальный УПК.
– Вилли!
– Ну, я без намёка, – закивал Вилли. Его сияющий наглый взгляд что-то безостановочно искал в моём лице. Он не взирал в упор – даже для автовских следователей это было бы чересчур, в упор смотреть на разноглазого, – но, взглядывая мельком, искоса, с одного боку, с другого, позволял себе медлить, задумываться – и тогда быстрый цепкий взгляд превращался в долгий отрешённый.
– Если дело не заводили, может, он свидетелем где-нибудь проходил?
Вилли не стал отвечать, но смеясь и отмахиваясь уткнулся в свою писанину. Что, собственно, и было ответом.
– Вилли, ты из-за этой облавы сердишься?
С облавой вышла ожидаемая незадача. Бойцы Молодого и гвардейцы всю ночь прочёсывали улицы, шалманы и дома мирных граждан, а в улове у них оказались рвань, пьянь, вздумавший качать права фельдшер и пара портовых грузчиков, чьи рожи и строение черепов не понравились Молодому – который
