– Да. Но для этого надо промахнуться.
Я отыскал на потолке приятное пятно и стал в него вглядываться, ожидая, пока оно распахнётся окошком в вечность. «Композиция № 13» хорошо растеклась по телу, и я почувствовал в себе артерии и кровеносные сосуды – как, наверное, куст чувствует все свои веточки. И я был таким спрятанным под кожу кустом и трепетал на незнаемом ветру.
– У Лиги Снайперов есть официальная позиция?
– Ты про политику? Ну, у любой организации есть официальная позиция, так ведь принято, нет? Это как с отчётностью или перевыборами правления: всё по-людски. Только, – предупредил он вопрос, – какая она, не меня спрашивай. Я понятия не имею. Нам, кто работает, ни к чему. – Он помолчал, подумал. – Ты должен знать, что Лига заказы не аннулирует.
– Я знаю.
– Брат, – сказал Щелчок, возвращаясь к прежней теме, – с ума сходил по прошлому, хотя хорошего в этом прошлом было не больше, чем в настоящем… Может, он думал, что в будущем будет ещё меньше. И правильно думал, – добавил снайпер с непонятным ожесточением.
Когда выпадали, что случается и в самой беспросветной жизни, счастливые дни, брат снайпера старался в точности их запомнить, а главное, запомнить само чувство счастья, которое, по его словам, было похоже на бескрайнюю волну, уносящий тебя поток ветра и света. Как-то летом этот загадочный человек стоял в одиночестве на окраине Джунглей – закат, ветер, блеск воды в озерце, то-сё…
– И он сказал себе: я запомню эту минуту навсегда. Я буду думать о ней, пока жив.
Можно предположить, что были и другие минуты, собранные в тайник, как богатые собирают драгоценности или золотые монеты: ведь даже монеты порою становятся большим, чем коллекция, сберегая в себе всё ту же память о счастье или печали, бесконечно тронувших – а психолог-позитивист скажет: повредивших – душу.
– Разноглазый, он тебе рассказывал про нашу дачу?
– Нет, – сказал я. Теперь момент, когда следовало признаться, что брата Щелчка я не помню вообще, был упущен. Такое «нет» подразумевало, что сам факт разговора – ведь я знаю, о чём говорили, а о чём нет, – из моих мозгов не вымыло.
– Было у нас в детстве место, где мы прятались. Представь, прямо в Джунглях. Ну, пацанва всегда в Джунгли лезет… но мы в такую глушь забрели, что сейчас даже вспомнить страшно. А! Чего детям алкоголиков бояться. – Он помолчал. – Нашли полянку, отстроили вигвам… Летом в погоду неделями там жили, в квартал ходили только воровать. Еду, – уточнил он.
Они жили в своём убежище до морозов, покуда доставало сил бороться с холодом, зная, что будущего у них нет, а настоящее поганят все, кому не лень протянуть руку. Их и самих – не стоит скрывать – обыватели несли как тяжкий крест, утешаясь надеждой «вырастут да сядут».
– А что помнишь ты?
– Вообще всё помню, – сказал я. – Но в твоём смысле – ничего.
Уже на улице я понял, что податься некуда. Я пришёл вчера налегке, и сейчас у меня было только то, что на мне, и боны, которыми расплатился Миксер. Не тот ещё, конечно, оборот, когда узнаёшь, какого цвета отчаяние и каково в настоящей западне – какие там запах и на ощупь стеночки. Но человек, которому предстояло бегать от всех банд и прятаться от снайпера, мог быть экипирован получше.
Для начала я пошёл к Мухе на работу.
Весна набирала скорость, и снег, насквозь серый, мутная вода, мокрый лёд, грязь и мусор смешались на дорогах причудливо и зловредно. Резиновые сапоги подошли бы лучше и прослужили дольше моей обуви. Я порадовался, что, отправляясь на Финбан, хотя бы не надел новые пижонские ботинки. С другой стороны, судьба новых ботинок и прочего, оставшегося в номере «Англетера», также не казалась радужной. Я допускал, что управляющий, выждав, прикажет отнести вещи на помойку. Или за ними приедет Фиговидец, которому я изловчусь послать паническую телеграмму, с ворчанием потеснит бумаги и журналы в своей кладовке ради двух чемоданов. Я вспомнил смуглые кожаные бока моих чемоданов, их сафьяновые недра, блеск замков, ладность, прочность, вспомнил фарисейскую кладовку и загрустил.
Муха курил на крыльце, вертясь, как нервная птичка. Над поднятым воротником куртки ветер рекламно ворошил его модную стрижечку.
– Тебя уже искали, – выпалил он и потащил меня за угол.
– Кто?
– Да от всех гонцы пришли, и Календулы, и Миксера. А мент сидел тут в засаде. – Муха пошмыгал, вытер нос пальцем. – Но ты их знаешь: сперва пива попил, потом заскучал… а у него девка в соседнем доме. Обещал вернуться. Что ты будешь делать?
– Спасать себя.
– Ну правильно. И как?
– Сяду во фриторговскую фуру и уеду куда глаза глядят.
– То есть на Охту? – сказал Муха. – Не выйдет. Вчера стриг одного пацана из боевой охраны. Все фуры теперь досматривают и дружинники, и менты, а ходят они всё реже. Менеджера фриторговские психуют. Может, вообще будут прикрывать лавочку.
