Уильям Хоуп Ходжсон
«Карнакки — охотник за привидениями»
Невидимая тварь, или Странная история Горестного кинжала семейства Джарноков
Карнакки только что возвратился в Чейни Вок, Челси. Я узнал об этом интересном факте из немногословной почтовой открытки, требовавшей, чтобы я явился в дом № 472 не позже семи часов того же самого дня.
Мистер Карнакки, насколько было известно мне и всем прочим членам узкого кружка его друзей, провел в Кенте последние три недели; однако о том, что происходило там с ним, мы не имели ни малейшего представления. Карнакки всегда был человеком скрытным и немногословным и отверзал свои уста только, когда был готов к этому. Когда он достигал этой стадии, я и еще трое его друзей, Джессоп, Аркрайт и Тейлор, получали открытку или телеграмму с приглашением. Отказавшихся без особой причины среди нас, как правило, не бывало, поскольку после весьма удовлетворительного обеда Карнакки устраивался поудобнее в своем просторном кресле и начинал рассказывать. И что это были за рассказы! Повествования, истинные от первого до последнего слова и при этом полные странных и загадочных событий, захватывавшие слушателей от самого начала и по окончании погружавшие в глубокую задумчивость. Когда он смолкал, мы безмолвно обменивались с ним рукопожатием, вываливались на темную улицу и, пугаясь собственных теней, торопились по домам.
И в тот самый вечер я явился к нему первым и застал Карнакки за чтением газеты с трубкой в руках. Поднявшись, он крепко пожал мою руку, указал на кресло и вновь сел, так и не произнеся ни слова. Мне не приводилось встречать человека столь любезного и лаконичного, как он. Я, со своей стороны, молчал. Я слишком хорошо знал Карнакки, чтобы беспокоить его расспросами или разговорами о погоде, а потому уселся и достал сигареты. По одному подошли и все остальные, после чего мы провели за обедом полный уюта и довольства час.
После завершения обеда Карнакки самым удобным образом устроился в своем просторном кресле, набил поплотнее трубку, и какое-то время просто дымил, не отводя глаз от огня. Все остальные также устроились поуютнее, каждый на собственный манер. Наконец Карнакки заговорил, приступая без всяких преамбул и предисловий к своему рассказу, которого мы ожидали.
— Я только что вернулся из Южного Кента, из поместья сэра Альфреда Джарнока в Бертонтри, — начал он, не отводя глаз от огня. — В последнее время там происходили необычайнейшие события, и старший сын сэра Альфреда, мистер Джордж Джарнок, телеграммой вызвал меня посмотреть, нельзя ли как-то исправить ситуацию. Словом, я отправился в путь. Явившись в поместье, я обнаружил там старинную часовню, известную как место явления привидений. Как я понял, хозяева даже гордились ею, однако вдруг, в самое последнее время привидение сделалось опасным, и даже смертельно опасным, поскольку дворецкий получил в часовне рану от странного старинного кинжала. Считалось, что с кинжалом этим и связана творящаяся в часовне чертовщина. Во всяком случае, в семье всегда полагали, что кинжал поразит любого врага, который осмелится вступить в часовню после наступления ночи. Однако, конечно, предание это воспринималось легкомысленно — как и большинство историй с привидениями. Тем не менее, казалось странным, что в старинной истории вещь действовала сама по себе или в руке некоего невидимки. Так, во всяком случае, считали все в доме, когда я появился и начал разбираться в положении дел.
Естественно, в первую очередь мне следовало удостовериться в том, что в данной истории не принимает участия человеческая рука, и мне удалось сделать это куда более легко, чем я мог предположить, поскольку дворецкий получил рану в присутствии других находившихся в часовне людей и при полном освещении. Удар был нанесен прямо при свидетелях, и никто не мог объяснить, как это могло случиться, даже сам раненый. Причем в удар была вложена огромная сила, так как дворецкий отлетел к стене часовни, будто его лягнул конь. К счастью, его рана оказалась не смертельной, и к тому времени, когда я оказался в поместье, он уже достаточно поправился, чтобы разговаривать со мной. Тем не менее, полученная от него информация ничем не могла помочь мне. Он приблизился к алтарю, чтобы погасить свечи, и в этот самый момент подвергся нападению. Дворецкий ничего не видел и не слышал, только получил сильнейший удар, отбросивший его к стене.
Я был весьма озадачен, однако не мог прийти к определенному выводу до завершения обследования часовни. Она оказалась небольшой и чрезвычайно древней. Стены ее очень толсты, и попасть в часовню можно только через одну-единственную дверь, связывающую ее с замком, причем ключ от нее сэр Джарнок держал при себе, не доверяя дворецкому. Часовня имеет удлиненную форму, и перед алтарем находится обычная ограда. В полу часовни устроены два погребения; однако солея свободна, и на ней находятся лишь высокие подсвечники и ограда, за которой располагается ничем не покрытый мраморный алтарь, на обоих краях которого стоит по подсвечнику. Над алтарем и подвешен этот самый горестный кинжал, каковое название он носил в течение прошедших пяти столетий. Протянув руку, я снял кинжал, чтобы рассмотреть его. Обоюдоострый клинок дюймов десяти длиной, будучи шириной в два дюйма у основания, сужается к острию. Ножны снабжены любопытным перекрестием, которое, учитывая то, что они на три четверти прикрывают рукоятку кинжала, превращают его в некое подобие креста. О том, что подобная форма выбрана не случайно, свидетельствует выгравированное с одной стороны изображение распятого Христа. На другой стороне латинская надпись: «Мне отмщение, и Аз воздам». Странное и несколько жутковатое смешение идей. На лезвии кинжала выгравировано старинными английскими буквами: «Я внемлю. Я ударяю». На яблоке рукояти глубокими линиями изображен Пентакль — пятиконечная звезда.
Теперь вы располагаете достаточным описанием оружия, которое в течение пяти или даже более столетий считалось способным по собственной воле или в руке невидимого духа нанести убийственный удар любому врагу семейства Джарноков, которому случиться войти в капеллу после наступления ночи. Более того, могу сказать вам, что прежде чем оставить капеллу, я получил верные основания, чтобы увериться в том, что в древней истории кроется куда больше правды, чем это может представиться здравомыслящему человеку.
Однако, следуя своему обыкновению, я старался относиться ко всему без предвзятого мнения, и потому продолжил изучение капеллы, простукав и обследовав ее стены и пол, не исключая оба старинных надгробия, и к вечеру пришел к выводу, что вход и выход из нее был возможен лишь через ведущую в замок дверь, постоянно остававшуюся запертой. То есть, позвольте уточнить, это был единственный выход, доступный для материальных созданий. Впрочем, даже если бы я нашел какое-то другое отверстие, тайное или открытое, это немногим приблизило бы меня к разрешению тайны, так как дворецкий, как вы, конечно, помните, получил свое ранение в присутствии большинства членов семьи и многих слуг, и краткий опрос тех и других показал, что не одно видимое создание не смогло бы приблизиться к этому человеку так, чтобы его не заметил кто-либо из находившихся в капелле.
Такова, словом, была тайна, которой мне предстояло дать здравое и разумное объяснение!
От Томми, второго из сыновей, смышленого мальчика лет пятнадцати, я узнал новые подробности. Он видел, как был ранен дворецкий, или, точнее говоря, видел дворецкого в то мгновение, когда тому был нанесен удар. Он сказал мне, что если бы этого человека лягнул конь, то и в этом случае его не отбросило бы дальше или с большей силой. Все случилось, когда тот отправился гасить свечи на алтаре. Кинжал пронзил его насквозь, так что острие вышло за левым плечом, и с такой силой, что вызванному немедленно врачу пришлось извлекать оружие из кости — кинжал насквозь пробил лопатку. Таковую информацию я извлек из самого доктора, который, наряду со всеми остальными, находился в полном и несомненном недоумении — как и я сам, поскольку, казалось, остается только согласиться с тем, что некая невидимая тварь — создание, явившееся из потустороннего мира — едва ли не убило живого человека. И следовало ожидать продолжения. Мне предстояло собственными глазами увидеть чудо, происшедшее в нашем, так называемом прозаическом столетии. Да-да, собственными глазами! Как оказалось, мне пришлось ощутить воздействие сверхъестественных сил на самом себе!
В тот вечер я предложил сэру Джарноку (невысокому, морщинистому и нервному старику) провести ночь в капелле, постоянно приглядывая за кинжалом, однако он не стал даже слушать меня и поведал, что с того дня, как замок перешел к нему по наследству, у него вошло в обычай каждый вечер запирать дверь капеллы, чтобы никто по глупости или безрассудству не мог попасть в это опасное место. Тут, должен признаться, я некоторое время просто смотрел на него, называя в уме старой бабой; однако когда он заметил, что предосторожность его оправдала себя, о чем можно судить по нападению на дворецкого, мне нечего было сказать. Тем не менее, было странно, что человек двадцатого столетия может серьезно относиться к подобным разговорам.
Тем не менее, услышав от сэра Джарнока о предосторожности, заставлявшей его в течение многих лет запирать привидение по ночам, дабы оно не могло никому навредить, я не мог не отметить, что кинжал поразил не врага семейства, а верного и доверенного слугу, и что более того, нападение было совершено не во тьме, а когда капелла была ярко освещена.
На эти мои замечания старый джентльмен ответил несколько обеспокоенным тоном, что если в отношении освещения я, безусловно, прав, то на кого в этом мире и в наше время можно рассчитывать безо всяких сомнений?
— Тем не менее, сэр Джарнок, — возразил я, — у вас, конечно, нет никаких оснований подозревать своего дворецкого в том, что он является врагом семьи?
Я произнес эти слова наполовину шутливым тоном, однако он вполне серьезно ответил мне, что никогда не имел совершенно никаких причин не доверять Паркеру. После этого, с легким любезным поклоном, сославшись не подобающую возрасту усталость, он пожелал мне доброй ночи и отправился почивать, оставив по себе впечатление вежливого, но суеверного старого джентльмена.
Той ночью, когда я раздевался ко сну, меня осенила идея. Я подумал о том, что если я хочу добиться какого-либо прогресса в разрешении дела, то должен заручиться возможностью входить в капеллу и выходить из нее в любое время дня и ночи. А идея была такова: утром, когда мне передадут ключ, сделать с него отпечаток и изготовить дубликат. Таким образом я легко добьюсь поставленной цели и смогу беспрепятственно входить в капеллу после темноты и следить за Горестным кинжалом, не обижая сэра Джарнока нарушением давно соблюдавшихся им предосторожностей.
Утром я получил ключ у старого джентльмена и в его присутствии отпер капеллу. Потом я отправился в свою комнату за камерой и штативом, где и снял отпечаток, после чего, вернувшись с фотоаппаратом, возвратил ключ владельцу. Установив камеру в проходе между креслами, я сфотографировал солею, а потом сказал, что оставлю ее на этом месте, и сэр Джарнок проводил меня к выходу из капеллы и запер за нами дверь. Он сказал мне, что будет счастлив предоставить мне ключ всякий раз, когда я захочу посетить капеллу, но только не после наступления темноты, ибо не может допустить, чтобы еще один человек стал жертвой зачарованного кинжала.
Я отнес свою кассету в Бертонтри и отдал ее местному фотографу, сказав, чтобы он проявил единственную находившуюся в ней пластинку, но не печатал до особого моего распоряжения. Затем я принялся искать замочных дел мастера и, обнаружив такового, заказал ему сделать по оттиску ключ так быстро, как это возможно, поскольку он может потребоваться мне уже вечером. И когда я заглянул к нему в конце дня, работа, к моему удовлетворению, была уже выполнена.
Я вернулся в замок как раз к обеду, после которого, принеся соответствующие извинения, удалился в свою комнату. Оказавшись там, я извлек из-под
