громадную по человеческим меркам, но казавшуюся червяком рядом с чудовищем. Невзирая на сопротивление, она немедленно исчезла в пасти колосса.
Потом слизень вновь приступил к поискам, попеременно обращая голову то к одному краю ущелья, то к другому — по этой детали вы можете оценить невероятный размер этого создания.
Глаза на стебельках поворачивались в разные стороны, облачком вырывалось дыхание, рождавшее нестерпимую вонь. Тварь снова запустила язык между камнями, поймав на сей раз змею едва ли не в тело человека толщиной; забившееся пресмыкающееся немедленно исчезло во рту слизня.
Тут я понял, насколько нам до сих пор везло — ведь мы вполне могли погибнуть от укуса такой ехидны в темной части ущелья; впрочем, возможно, змеи обитали лишь возле жерл, тем не менее, было удивительно, что мы еще ни разу не встретились с ними.
Теперь чудовище было полностью освещено; пламя огненной ямы озарило бок слизня, так что я отчетливо различал морщины в шкуре, колыхавшейся при сокращении мышц.
Тварь внезапно остановилась и начала подбирать могучее тело, передней частью уже натекавшее на нижнюю часть утеса с нашей стороны ущелья. Распластавшись по камню, слизень пополз вверх. О! Сомнений не оставалось: тварь зачуяла нас и намеревалась разделаться с нами.
Огромное существо пласталось вдоль утеса; двигаясь, тварь засовывала глаза в попадавшиеся ей пещеры. Растянувшаяся в длину мертвенно-белая плоть казалась теперь словно бы покрытой плесенью, волны мерзкого смрада то и дело накатывали на нас.
Оглядевшись — вверх, вниз, во все стороны — я обратил взгляд к огромному камню, словно бы подрагивавшему на краю карниза. И на мгновение погрузился в полнейшее отчаяние; никакая сила не могла убить столь великую тварь.
Однако, не смея надеяться, я бросился к этой глыбе, а вместе со мной и Наани, хотя оба мы испытывали ужас перед тварью, лезшей наверх, чтобы убить нас.
Я навалился на камень изо всех своих сил. Но он даже не дрогнул. Мучительное отчаяние овладело мной: камень даже не шелохнулся. Тут и Дева добавила к моему усилию свой скромный вклад; задыхаясь, подбадривая себя возгласами, — сохранять молчание было немыслимо — мы толкали камень.
Вдруг он покачнулся, и мы напрягли последние силы. С резким оглушительным скрежетом глыба отделилась от наших рук и исчезла внизу. Я едва успел удержать Деву, пошатнувшуюся у края обрыва, потому что она вложила в эту попытку все свои силы. Грохоча о стены ущелья, скала падала вниз. Раздалось внезапное хлюпанье. Склонившись над краем скалы, я заметил, что глыба угодила прямо в тело чудовища и пронзила его словно пущенное из пушки ядро.
Возопив от муки, чудовище оторвалось от утеса и рухнуло вниз, извергая мерзейшее зловоние. Ущелье наполнилось отголосками падения скалы, к ним добавлялся предсмертный стон слизня. Наконец чудовище стихло, но звуки не умолкали: отголоски их разбегались, разнося весть о нашем приключении в оба конца ущелья. Наконец, стихли и отголоски, и на дне ущелья осталась белая гора, все еще подергивавшаяся в конвульсиях. На нас наползала жуткая вонь, словно бы извергнутая отверстой могилой.
Но мы оставались на месте, и я обнимал Деву — со всей лаской; ибо великий трепет еще одолевал ее.
Наконец Наани чуть успокоилась и с облегчением всхлипнула; не думайте, что я вел себя словно каменный. Великое счастье вселилось в мое сердце, вкупе с ощущением победы и безграничной благодарности.
Мы стали обдумывать предстоящий спуск; нас ожидало сложное и опасное предприятие, ибо вверх загонял нас страх.
Но прежде чем приступить к действиям, мы с Наани поднялись по карнизу повыше и удобно устроились рядом… Наани привалилась к моему плечу. И мы съели по две таблетки, напились воды и отдохнули. Наконец сила и отвага вернулись к нам; мы собрали снаряжение. Дева приспособила его к моей спине, и мы направились к краю карниза, чтобы еще раз оглядеться; но другого пути не было; приходилось спускаться возле мертвого чудовища. Решившись на это, я немедленно забыл об отвращении и немедленно занялся делом.
Остановившись на краю карниза, я лег на живот, спустил вниз ноги и позвал к себе Наани. Спускались мы, наверное, целый час, я помогал Наани как мог, и она следовала за мной с великой отвагой, заставляя себя сдерживать страх. Спускаясь, я все удивлялся тому, как мы сумели подняться наверх, пусть страх при этом и помогал нам.
Впрочем, взбираться легче, чем спускаться, и я в этом убедился. Трижды мы отдыхали на уступах утеса, а потом продолжала спуск — неторопливо и с великой осторожностью нащупывая опору для рук и ног. Однажды во время спуска Дева лишилась всех сил и уже была готова упасть, но смолчала — удивив и восхитив меня своим мужеством. Конечно же, я немедленно поднялся повыше, крепко обнял ее и прижал к утесу, дабы она поняла, что я не дам ей упасть; но сила и отвага быстро вернулись к Наани, так что она благополучно спустилась вниз.
Оказавшись на дне ущелья, мы отметили, что от туши мертвого чудовища, казавшейся теперь уродливым холмом, нас отделяла какая-то сотня шагов.
Труп издавал мерзейшую, непотребную вонь, и огромное заплесневелое тело еще дергалось перед нами, не спеша расставаться с жизнью. Шкуру чудовища густо избороздили морщины, на отвратительной белизне проступали тошнотворные пятна, и я поспешил увести Деву от твари. Мы направились вниз по ущелью.
Потом мы шли два добрых часа, и я подбадривал свою спутницу. Она шла рядом со мной — тихая и доверчивая, а в моем сердце бушевала буря: ведь я теперь знал, что в этой части ущелья водятся огромные и опасные змеи. Я боялся — не за себя, а за беззащитную Деву. Встревоженный, я наконец взял ее на руки, чтобы уберечь от грозящей ей опасности.
Но Наани вдруг рассердилась: потому что я не предупредил ее о своем намерении; Дева боялась утомить меня, однако она устала, а я был силен и настойчив.
Не сумев вразумить ее, я, тем не менее, не стал объяснять причин, не взирая на все сопротивление.
Увидев, что я не слушаюсь ее, Наани попыталась справиться со мной любовью и хитростью, однако, ответив ей поцелуем, я отправился дальше, не спустив ее с рук. Тогда она обиделась, потому что я не посчитался с ее желанием, и притихла в моих руках.
Так мы продвигались вперед. Через два часа пути темная часть ущелья закончилась, мы вышли из-под великой каменной кровли; воздух очистился от смрада, огненные жерла здесь изобиловали, и дым их поднимался вверх, не раздражая более горло.
Словом, стало совсем светло — по сравнению — и я вновь поставил Наани на ноги, но велел держаться позади меня; если бы нам попалась змея, то она не причинила бы мне вреда.
К этому времени прошло уже более девятнадцати часов после нашего пробуждения, потому что мы потратили много времени, спасаясь от слизня; и спускались по ущелью дольше, чем я поднимался по нему, ибо Наани не обладала достаточной силой и крепостью тела, чтобы выдержать столь великий труд и напряжение. Кроме того, три часа ушло у нас на приближение к обиталищу слизней. Словом, сил у нас оставалось не столько, чтобы можно было продолжать дневной переход.
Мы уже радовались тому, что вышли целыми и невредимыми из столь ужасного места; Наани даже время от времени брала меня за пояс, — как за уздечку — шутливым образом управляя мной… странное дело, ведь кони исчезли из этого мрачного мира в незапамятные времена; наверно, неосознанные воспоминания нашего времени заставили ее руки заняться милой игрой. Раз я даже повернулся, чтобы застать ее врасплох, счастливая Дева смеялась, и я с любовью обнял и поцеловал ее.
Потом мы принялись искать место, удобное для нашего сна и отдыха. И когда завершался двадцатый час нашего перехода, Наани указала на пещеру, находившуюся в добрых пятидесяти футах над нами в правой стене ущелья.
Я огляделся и заметил поблизости два огненных жерла, возле полной теплой воды котловины; и весьма кстати, ибо мы с головы до ног были замараны грязью ущелья и нуждались в хорошем мытье.
Я велел Наани подождать внизу, а сам внимательно оглядел окрестности. Ничто не вселяло в меня тревогу, и я сказал Деве, что она может спокойно остаться внизу и последить за ущельем. Если появится что-нибудь опасное, я успею спуститься на ее зов.
Я поднялся к пещере и быстро вернулся сообщить, что она вполне подходит для нашей цели; светлый и сухой приют был лишен щелей, в которых могли бы укрыться ползучие твари.
Наани обрадовалась, но было видно, что ее что-то тревожит. Не случайно, видимо, меня всегда охватывала тревога, когда Наани не было рядом. Опасения мои подтвердились: Дева объяснила мне, что сильно испачкалась в той гадости, что покрыла камни обиталища слизней, и собственное тело внушает ей теперь отвращение.
Прекрасно понимая чувства Наани, я подошел к полной теплой воды котловине; убедился в том, что она не излишне горяча, а заодно промерил глубину рукояткой Дискоса. Она не превышала трех футов, под слоем вполне пригодной для мытья воды виднелось чистое дно. Набрав в рот немного воды, я не обнаружил едких веществ и решил, что здесь нечего опасаться.
С этим я подошел к Деве и сказал ей, что водоем вполне пригоден для купания и что она может вымыться, пока в ущелье не видно зверей и чудовищ. Тут Наани смутилась, ей не хотелось, чтобы я оставлял ее. Заметив ее терзания, я с поцелуем объяснил ей, что останусь рядом. Я велел ей поторопиться, и Дева повиновалась, прихватив с собой плащ, снятый с моих плеч. Тогда я повернулся к ней спиной и замер, опершись на Дискос.
Наконец моя спутница погрузилась в воду и, приободрившись и согревшись, негромко запела. Вдруг пение оборвалось, и раздался крик. Не думая о ложной скромности, я мгновенно повернулся — в котловине появилась змея. В мановение ока соскочив в воду, я поднял нагую Деву над водой, поставил на берег и укрыл плащом. А потом бросился к змее и торопливым движением Дискоса убил ее, чтобы не скрылась среди валунов. Тварь, оказавшаяся толщиной в мою руку, наверное, вылезла из какой-то подводной норы. Вернувшись к Деве, я взял ее на руки, закутав плащом. Сперва она плакала и трепетала после пережитого испуга, но скоро почувствовала облегчение и вновь готова была смеяться.
Когда радостное расположение духа вернулось к ней, и я успокоился, потому что невероятно испугался, обнаружив Мою Единственную в такой беде.
После, сняв с плеч ранец, я открыл его, и велел Наани съесть две таблетки; она отказалась, если я не составлю ей компанию, и я охотно присоединился к ней, потому что в моем желудке было всегда пусто. Наани радовалась тому, что успела омыться и более не испытывала отвращения к своему телу. А потом мы попили воды.
Когда мы закончили трапезу, она попросила, чтобы я передал ей пояс, который отошел к ней вместе с ножом; изящно перепоясавшаяся, босоногая, она сделалась такой хорошенькой; волосы самым очаровательным образом рассыпались по ее плечам, потому что через ущелье она шла, укрыв их под моим платком, и потому сохранила голову сухой и чистой.
Тут я еще отчетливей вспомнил ее нагую красу; мне и в голову не приходило, что моя Дева может казаться сразу святой и полной всего земного. Потом я никогда не позволял себе вспоминать этот миг, потому что всегда считал, что обязан проявлять мудрость в подобных вещах — и в этом со мной согласится
