Люди молчали. Они не понимали, что хочет сделать ребенок. Ради бога, они бы ему и звезду с неба достали, но как?! Как докричаться до тех, кто в коме?! Это невозможно! Или?..
А Миша набрал в грудь воздуха, и прозвучали первые слова старой песни. Очень старой, написанной еще на Земле Изначальной…
Настоящие слова, как и золото, не ржавеют и не рассыпаются в прах. Они живут в сердцах людей. Память народа бессмертна. И когда приходит срок — замыкаются круги. И все получают заслуженное.
И дремлет, как и прежде, северный город, и спит под хмурым небом крейсер «Аврора», и видит сны, о которых никому не расскажет…
Два детских голоса сплетались, взлетая к облакам. Оркестр не играл. Было так тихо, что легкий ветерок казался громом.
А дети пели. Пели отчаянно и яростно, целиком вкладывая себя в эти простые старинные слова. Свою душу. Разум. Волю. Надежду. Веру.
Мама и папа обязательно очнутся. Они должны услышать. Их можно позвать. Они ведь одной природы. Теперь — все четверо одной природы.
И разрывают небо слова, выводимые высокими детскими голосами, и кажется людям, что черные мундиры русинцев на миг превращаются в черные бушлаты морского патруля…
Столько любви в этих голосах… столько силы.
Почти крик. Почти стон. Почти мольба. Когда остается только отчаянная надежда — зови. И тебе откликнутся. И люди, стоя на площадях, — звали. На всех планетах системы Русины, в орбитальных крепостях и на лунах…
Сейчас несколько десятков миллиардов человек одновременно повторяли одни и те же слова: «Что тебе снится, крейсер „Аврора“?..»
Повторяли отчаянно и жадно. Чудо свершилось десять лет назад. Так почему бы и не сейчас?!
Пение оборвалось. Дети осели на землю. Эрасмиус Гризмер тут же рванулся к ним, опустился на колени, приложил пальцы к артериям…
— Живы. Обморок. Перенапряжение сил.
Казалось, вздохнула с облегчением вся Солнечная система.
Данил Варин сверкнул глазами:
— Зачем ты научил их?! Ты же знаешь…
— Знаю, — отозвался Эрасмиус. — Они живы. Просто не откликаются. Нам. А вот им…
— Все равно это бред!
Эрасмиус пожал плечами. Сейчас его больше интересовало состояние детей. Ученый, как всегда, был циничен до предела. Он любил этих детей как свой удавшийся опыт. Беспокоился об их состоянии. И был уверен, что подобный зов будет полезен для развития их эмпатических качеств. Это — важно. Остальное… посмотрим…
Неизвестно, что бы еще сказал Варин…
И никогда не будет известно.
Потому что в следующий миг по площадям пронесся вздох изумления.
На экране были видны лица Авроры и Романа. Они так и не разомкнули объятий. И сейчас… они медленно и синхронно открывали глаза.
Если очень много людей зовут — сложно не проснуться.
Впервые за десять лет герои пришли в себя.
На экране показались врачи, бросились к раскрывающейся капсуле, засуетились вокруг…
Люди не отрывали глаз от экранов. Что будет в госпитале?! Как там дела?! Требуется ли им помощь?
В суматохе все совершенно забыли про Эрасмиуса Гризмера. А тот спокойно, ничем не интересуясь, приводил в чувство детей.
Он отлично знал, что будет с Авророй и Романом.
Им придется сложно. Первое время они не смогут расстаться друг с другом даже на пять минут. Слишком долго они воспринимали себя как единое целое.
Привыкли.
Им еще понадобится помощь, чтобы научиться расставаться. Но это — потом.
Все потом.
А сейчас его больше волновали Миша и Маргоша.
Лучше многих он знал — их время еще придет. Они будут жить на Русине. У них еще будут братья и сестры. Будут корабли. Будут полеты и возвращения. Победы и поражения. Странствия — и битвы.
И однажды дети скомандуют: «Корабль! К бою!»
Примечания
