– Я не смотрел на тебя как на чужую. Ты никогда не была мне чужой. Всегда – самой близкой. Но ты предала. Я не могу больше тебе доверять.
Майрико перекатилась на бок.
– Не можешь доверять?
– Нет.
– Клесх, я…
– Ты сегодня намеренно пыталась мне помешать. Я постоянно жду удара в спину.
– Я никогда не ударю тебя в спину.
Он пожал плечами.
– Может быть. Я не знаю. И ты не знаешь. Сложно любить того, кому не доверяешь. Обычно от таких стараются держаться как можно дальше, с ними не делят ложе.
– Тогда зачем? – Она задохнулась и ударила его кулаком в грудь. – Зачем?!
Он перехватил ее руку, избегая очередного удара, потянул и опрокинул на себя.
– Затем, что никого никогда не хотел так сильно. Затем, что никто никогда не сможет тебя заменить. Затем, что другой такой нет.
Он гладил ее плечи и жадно всматривался в лицо, едва различимое в полумраке.
– Затем, что ты – та девочка со светлой косой до колен и испуганными голубыми глазами, с которой я однажды сорвал покрывало и на которой должен жениться. Я помню ту девочку. Только с ней я могу быть таким, какой есть. Но ей, увы, постоянно хочется что-то во мне изменить. Приручить, быть может. А ратоборец – не домашний кот.
Майрико уронила голову ему на грудь.
– Я не предавала тебя. Просто и впрямь боялась – вдруг поблазнилось?
– Ты не поверила, что это видел
Лекарка судорожно вздохнула. Она не могла объяснить, что сложно верить безоглядно тому, кого не понимаешь. Особенно если власть он над тобой имеет пугающую.
Она прижалась лбом к теплому плечу, положила ладонь на твердую грудь, ощущая под рукой рубец старого шрама, и закрыла глаза. Она давно, очень давно не засыпала с ним рядом. И еще дольше – не просыпалась.
Увы. Не проснулась и в этот раз. Он ушел так тихо, что Майрико не услышала, а когда она открыла глаза, в окно светило яркое весеннее солнце. Покой был светел и пуст.
Три года.
Она снова будет ждать. И жить. И надеяться, что однажды он возвратится и что она не перестанет быть ему нужна. А еще она будет бояться. Бояться, что надежды не оправдаются. Тоска стиснула сердце.
Крефф целителей уткнулась лбом в сенник и тихо заплакала.
Солнце было яркое. По всему видно – день выдастся погожий.
Они ехали молча. Клесх чуть впереди, следом за ним Лесана. Ее оружие было приторочено к седлу, в переметной суме на самом дне лежали немудреные вещи: одежда на смену, холстины, ложка, миска… Словом, то, что может пригодиться в пути. Собирая вчера заплечник, послушница даже удивилась тому, сколь малым теперь может обходиться. Только самое необходимое. А из своего покойчика, в котором жила без малого два года, и вовсе ничего не прихватила. Не было у нее ничего на память – ни бус, ни зеркальца.
Окинув прощальным взглядом комнатушку, Лесана вышла, ощущая, как туго натягивается нить, соединяющая ее сердце с каменной громадой Цитадели.
И сейчас, оставляя крепость за спиной, она ощущала почти что боль, потому что понимала – вот-вот эта нить, крепко привязавшая ее к каменному оплоту, порвется.
– Надолго мы уезжаем? – осмелилась она наконец-то спросить наставника.
– На три года, – ответил он, словно бы в этом не было ничего необычного.
– На ско-о-олько?
– Ты глухая, что ли?
– Нет… но… почему на три года? – Она тронула свою кобылку пятками и догнала креффа. – Почему?
– Меня изгнали из крепости на три года. Мы едем с тобой по отдаленным весям искать детей, в которых горит Дар.
Из всего этого она услышала только «изгнали».
– Изгнали? За что?!
– За тебя.
Девушка едва не свалилась из седла.
