Тем временем Глава собрался было уже идти, и тут увидел за спиной целителя растерянно переминающуюся Лесану. Девушка приплелась в Цитадель самой последней и теперь терпеливо ждала, когда гнев старшего обрушится и на ее взмокшую под жаркой шапкой голову.
– А, девка! Вот про тебя-то я и забыл! Тебя, голуба, остается только выдрать так, чтобы на всю жизнь запомнила, как ослушиваться! Второго Клесха я тут не потерплю!
– Опомнись, Нэд, – вдруг промолвил Донатос. – Чего теперь на девке-то вымещаться?
Выученица вскинула глаза на колдуна. Зачем еще вздумал заступаться? Не к добру он решил милость свою явить, ой не к добру. Злость с Лесаны сошла, как шелуха, и девушке вдруг стало страшно. Лишь теперь поняла она, что напала в лесу не на выуча. Это тебе не Фебра по земле валять. Руку на креффа подняла. Да не просто подняла, а едва дух не вышибла. И не просто на креффа. На Донатоса, который один был страшнее всех, вместе взятых.
С пониманием этого шевельнулся в душе страх, упругим комком свернулся в животе – тяжелый, обжигающий. Потому что вспомнила Лесана, что она – всего лишь послушница, беспомощная, беззащитная, а ворог ее лютый – наставник. И в его власти сделать жизнь ее до возвращения Клесха самой настоящей пыткой. Да и Клесх-то, когда вернется, порадуется ли такому обороту?
Колдун смотрел в лицо девушки и угадывал мысли, мелькающие в ее глазах. И от этого его собственные глаза вспыхивали торжеством и предвкушением… Хранители, не даст он ей теперь жизни!
– Вымещаться? – переспросил Глава, думая, что ослышался.
– А то нет? – ничуть не испугался Донатос. – Ну, засекут ее сейчас, и что? Разве только тебе легче станет. А ее сколько тут уже пороли? Первое, чему послушников учат, – боль терпеть. Девка давно к ней привыкла. Ну, выпорешь ты ее, раны целители заживят, да и только. Она ж знала, на что шла, и готова кару нести.
– Так то ежели заживят! – усмехнулся старший крефф.
– Ну а коли не заживят, почитай, месяц в горячке проваляется, – поддержал колдуна Ихтор.
Глава обвел мужчин тяжелым взглядом и вкрадчиво спросил:
– Не много ли вы, соколы мои, воли взяли? Может, вас за языки подвесить да тоже выпороть?
– Ну, спасибо, что хоть за языки, – усмехнулся Донатос. – Наказать девку надо, только она не первогодка, ее столбом уже не запугать.
– Значит, пока в каземат на хлеб и воду, а дальше разберемся, – спокойно ответил Нэд.
Лесана угрюмо побрела в сторону подземелий. На душе было погано. Уж лучше бы смотритель сразу сказал, какая ее кара будет, чем теперь ждать, гадать да томиться. А Нэд, вместо скорой расправы, повесил на девушку куда более тяжкую кару – ожидание. Которое, как известно, иногда страшнее самой смерти.
– Лесанка! Лесанка!
Послушница открыла глаза и с удивлением прислушалась к черной тишине. Ей показалось, будто она задремала, и этот громкий шепот был всего лишь отголоском сна. Вот только задремлешь тут, пожалуй, в таком холодище.
Девушка сидела, сжавшись в комочек на деревянном топчане, прикрытом только прелой соломой.
В каземате было темно и холодно. Так холодно, как бывает только под землей. Зябкая дрожь пробирала до костей, и, хотя узница зарылась в солому, согреться не получалось. Холод тянулся от стен, забирался под рубаху, прилипал к коже, заставляя ее покрываться мурашками. Даже зубы и те уже отстукивали дробь. Кожух и шапку у девушки отобрали, и теперь она с тоской вспоминала, как тепло ей было в зимнем лесу, когда несли хоронить Айлишу, как валил пар от распахнутой одежи, от горячего тела.
Продрогшая послушница пыталась двигаться, но в маленькой клетушке было не развернуться. Девушка не придумала ничего лучшего, как начать яростно отжиматься от осклизлой стены, и после этого, правда, на короткое время, согрелась. Вот только удержать тепло было нечем, и очень скоро выступивший на теле пот впитался в одежду. Стало только хуже. И теперь она сидела голодная, замерзшая, трясущаяся от озноба и проклинала на чем свет стоит и Главу, и Донатоса, и Ихтора. Упыри проклятые. Их бы сюда.
– Лесанка, дура, ты там сдохла, что ль?
Тьфу ты, не поблазнилось.
Девушка спустилась с топчана и на ощупь приблизилась к решетке.
– Тут я.
– А че молчишь-то? Долго я здесь орать буду? – все тем же громким шепотом спросила темнота.
Впрочем, несмотря на кромешный мрак, голос Вьюда узнать было нетрудно.
– Чего тебе? Посмеяться пришел? – буркнула девушка.
– Больно надо мне задницей своей рисковать, чтобы над такой дурищей посмеяться. Чести много. Держи вот…
