— Мужнин поделец, — лениво и всезнающе сказал Кондаков, всем своим видом показывая, что ложь он слушать не намерен, ибо все ему наперед известно.
— А ничего не случилось. Посидели, выпили…
— Ночевал Спиридон у вас?
— Нет, ушел.
— Когда?
— Ночью.
— К кому?
— А я почем знаю?
— Друзья у него в Магадане есть?
— Не интересовалась, — ответила женщина.
Начальник отдела кадров кашлянул в кулак:
— Загибалова, ты ударница коммунистического труда, не говори лжи.
— Он красивый? — спросил Костенко.
Женщина покраснела:
— У меня свой мужик есть.
— Это я понимаю, — согласился Костенко, — просто интересуюсь вашим мнением.
— Да так, из себя видный, — ответила женщина, — глаза цыганские, жгучие такие…
— Да при чем тут глаза? — включился начальник отдела кадров. — Ты опиши, внешние признаки дай…
«Не нужны нам внешние признаки, — досадливо подумал Костенко. — Экий ведь стереотип мышления, насмотрелись «знатоков» и мнят себя юристами. Мне важно, чтоб она про глаза Спиридона рассказала, про его запах — женщина на запах локаторна, некоторые мужчины вкусно пахнут — чуть-чуть горького одеколона, даже «шипр» сойдет, коли с водою, — и сила, у нее особый, свой запах, не расчлененный еще химиками на составные части. Ладно, пусть он ее отвлечет, тоже не вредит, сплошные «кошки с мышками», сам себе противен делаешься, не человек, а Макиавелли. Хотя Федор Бурлацкий доказал, что Макиавелли — совсем не так плохо. Что ж, каждому политику свое время, разумно».
— Внешне я не опишу, — продолжала между тем Загибалова, — у него родинок никаких не было, одна только маленькая на щеке, возле морщинки…
— Это хорошо, что про родинку помните, — включился Костенко, — но тут что-то не вяжется у нас с вами: родинка родинкой, а отчего друг ушел ночью в никуда? Ни друзей нет, ни знакомых, такси не сыщешь, до города пять верст, мороз…
— Пьяный был, поэтому и ушел. Пьяному мужику невесть что в голову взбрести может…
— Это верно, — сразу же согласился Кондаков, — но только зачем уходить, а чемоданы оставлять? И полгода за ними не возвращаться? Сколько денег было в чемоданах?
— Много, — ответила женщина, нахмурившись, — он пачки три вытащил, по карманам рассовал…
— Это когда муж его провожать пошел?
— Нет, это когда они выпивать начали.
— А когда у них драка началась? — спросил Костенко тихо.
Женщина снова вспыхнула:
— Не было у них драки. Поспорили промеж собой — и все…
— Загибалова, не говори ложь, — снова посоветовал начальник отдела кадров, — товарищ полковник прилетел из Москвы.
— А если бы я был отсюда — врать можно? — усмехнулся Костенко.
Женщина опустила лицо в маленькие, красивые, хоть и в машинном масле, руки.
— Набедокурили — вот и отвечай, — снова прорезался кадровик. — Нечего, понимаешь…
— Вы мужа подозреваете? — спросила Загибалова.
— В чем? — Кондаков подался вперед. — В чем мы его можем подозревать?
— Ничего я не знаю! Не знаю! — заголосила вдруг женщина высоким голосом, и этот плач странно диссонировал со всем ее обликом — вполне современная женщина, молодая, даже в рабочей ее одежде был вкус, современный вкус, а здесь был вопль — так мужиков на войну деревенские бабы провожали.
— Вас сейчас отвезут в прокуратуру, — сказал Костенко, — и допросят. Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.
6
— Загибалов, этот гражданин — старший следователь прокуратуры, Кондаков Игорь Владимирович.
— Значит — сажаете?
— Сажаем, — согласился Кондаков.
— Произвол, — сказал Загибалов. — Прежним временем пахнет.
— Ознакомьтесь с экспертизой, Загибалов, — сказал следователь Кондаков. — Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.
— Чего, чего?!
— Читать умеете? — спросил Костенко.
— Если напечатано — умею.
— Напечатано, — Костенко протянул Загибалову несколько страничек с машинописным текстом.
— Вы, конечно, слыхали, что на трассе, неподалеку от вашего дома, обнаружили расчлененный труп?
— А у Коровкиной тещи бык околел… Мне-то что?
— Какой бык? — не понял Кондаков. — При чем тут теща?
— Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя должна быть система обращения… Нашли труп — хороните. Меня зачем тянуть не по делу?
— Загибалов, — негромко сказал Костенко, — или вы отпетый злодей, или чистый в этом деле. Вы меня послушайте внимательно, вы меня только не перебивайте, вы помолчите, покуда я стану говорить. Кровь на мешке, где лежал убитый, и кровь на кухне — одной группы. Это улика, Загибалов. На расчлененном трупе есть татуировка — ДСК. Вашего подельца звали Дерябин Спиридон Калинович. Это вторая улика.
— Косвенная. — Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил: — А третье что есть?
— Третьего не дано, — усмехнулся Костенко.
— Про это мы проходили, — сказал Загибалов.
— Где? — поинтересовался Костенко.
— В камере пахан был… Философ… Он — просвещал… Кому там и не дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.
— Есть третья улика, — снова включился Кондаков и положил на стол заключение эксперта. — Неизвестный убит и расчленен человеком, имеющим навыки в этой работе…
— Убивать, что ль?
— Расчленять, — пояснил майор Жуков. — Не надо себя так держать, Загибалов… Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно, как отвечать…
— Вы бы на моем месте ходили на свободе. А поскольку я чалился, чтоб вокруг не случилось, все равно буду под подозрением. И думать мне нечего. Это вам надо думать и доказывать. Мне — на нарах лежать.
— Откуда кровь на кухне? — спросил Костенко.
Загибалов долго молчал, потом растер лицо мясистой ладонью и ответил:
— Бабу бил. Банкой по темени, чтоб со Спиридоном не гуляла.
— С Дерябиным? — спросил Жуков.
— Ну… Я его встретил, как брата, вина купил, а он потом к бабе полез под подол. А та — вроде бы и не ей под подол лезут. Ему — на порог, от позору, а ее — воспитал.
«…Сначала мужчины сидели в комнате и пили. Я слыхала на кухне, что муж настойчиво советовал что-то «отдать власти», а неизвестный, с цыганскими глазами только смеялся. Когда я вошла со сковородкой, на которой была жареная картошка с луком и салом, при мне мужчины ни о чем не говорили, только пили. Потом неизвестный стал оказывать мне внимание, а муж его за это выгнал, а меня избил на кухне, за что я на него не обижена. Сколько денег спрятал в карманы неизвестный, точно сказать не могу, но в толстых пачках были сторублевые бумаги. С моих слов записано правильно.
Загибалова Р. П.»
