Хольман интуитивно попятился назад.
Крюгер подошел к одному из мешков, стянул из общей кучи на пол и раскрыл.
В мешке лежало тело Вайса, лицо было наполовину объеденное.
Карл поморщился от отвращения.
— Господи, благослови еду, которую нам предстоит съесть… — цинично начал Крюгер. А когда заметил, что Хольман вышел, покачал головой и заметил: — Как глупо испытывать голод, когда хочется есть… До встречи, приятель! — крикнул он ему вдогонку.
Хольман ушел, и в стволе шахты сразу наступила тишина. Завывания холодного ветра лишь подчеркивали ее и наполняли это место мрачным унынием. Холода Франц Крюгер не ощущал. Также он не испытывал больше ни сострадания, ни боли. Было лишь чувство вечного голода и злости.
8. Побег
Сентябрь 2010 года. Россия. Подмосковье.
Дачный поселок «Сосновка».
Очнулся Воронов от сильной боли, которая расползалась от затылка по всей голове. Хотел дотронуться до того места, откуда поступали болевые импульсы, но руки оказались скованные за спиной наручниками.
В доме царила затхлость, пахло плесенью и чем-то еще — сладковатым и приторным, вызывающим тошноту. Запах был знаком Николаю, но он не сразу понял, что это был запах крови. Ник с тоской глянул по сторонам.
Рядом сидел Василий, уставившийся в пол оцепеневшим взглядом, будто отрешившись от окружающего мира в безмолвной молитве. На его лбу, подбородке и под носом засохли тонкие струйки запекшейся крови, схожие на потеки малинового сиропа. Он слабо стонал.
«Вот так угораздило…» — с досадой подумал Воронов.
— А, очнулся! — послышался откуда-то сверху неприятный голос долговязого блондина.
Курт подошел к Николаю, присел.
Воронов медленно поднял голову, поморщился от боли, и спросил:
— Кто вы? Что вам надо?
Долговязый бесцеремонно схватил его за шиворот, приподнял и прислонил к стене.
— Давай, умник, быстрее приходи в себя, — сказал он, поигрывая пистолетом у лица Николая. — У нас много вопросов накопилось. Если ты на них правильно ответишь, то у тебя появится шанс дожить до утра и умереть на рассвете тихо, без мучений.
Воронов промолчал и снова осмотрелся, морщась от головной боли, которая словно паровой молот колотила по черепной коробке.
Крепыш сидел за столом и нервно перелистывал страницы дневника. По его хмурому, сосредоточенному лицу Ник понял: с шифром тот так и не разобрался.
— Чего молчишь? — прервал ход мыслей Ника долговязый и легонько пнул его носком ботинка в бок. — Отвечай!
После этого удара Николаю стало еще хуже. Удар пришелся в область печени. Мир вначале потемнел, а потом перед глазами поплыли концентрические цветные круги. Он глухо застонал и снова завалился на бок.
— Эй! Тише, Курт! — окликнул блондина крепыш. — Смотри не убей его раньше времени! А то у меня создается такое впечатление, что ты одним махом весь мир собрался уничтожить. Сторож — ладно. Ты собаку-то зачем укокошил, ответь, пожалуйста. Чем она тебе помешала?! Это, поверь, уже смахивает на безумие.
Курт досадливо закусил нижнюю губу и, бросив недоброжелательный взгляд на скорчившегося Николая, ответил:
— А чего? Какая от этих псов польза? Я с детства собак не люблю. Моя сестра как-то завела французского бульдога, так эта псина мне в доме всю атмосферу испортила. В прямом смысле слова.
— Чем же, Курт, могла тебе навредить милая собачка?
— Милая?!.. Ты знаешь, Бруно, как пердят эти долбаные собаки? Жуть!
— Как же ты потом поступил с бульдогом?
— Когда сестра лежала в больнице, я выловил того смердящего говнюка, усыпил хлороформом и закопал живьем на лужайке перед домом. А сестре сказал, что бульдог сбежал.
— Однако!.. Твое милосердие не знает границ… — Бруно подошел к Николаю, присел на корточки и, приподняв рукой его подбородок, спросил:
— Как вы себя чувствуете, господин Воронов?
