— Плеснуть по углам можно, вонять меньше будет.
— А уксус, значит, ландышами пахнет?
— Я лучше его нюхать буду, чем тухлятину. Ненавижу этот запах.
При последних словах живая мимика Няши выдала, что ее ненависть зиждется не на естественной человеческой брезгливости, здесь замешано что-то другое. Скорее всего — скверные воспоминания. Рокки был не прочь узнать историю, после которой ее так напрягает вонь разложения, но ему стало не до этого — перевязка добралась до стадии, когда нога и правда заболела пуще прежнего. Девушка наматывала ткань, не жалея сил, которых у нее было поразительно много.
Ну да — странности непостижимого мира сказываются. Какие-то циферки в скрытой от посторонних глаз табличке способны превратить хлипкую на вид девчонку в атлета, легко разгибающего подковы. Глядя на нее, и верится и не верится в то, что она способна переломать кости такому здоровяку, как Рокки.
Скорее — верится.
Какой там у нее уровень и как бы до него побыстрее добраться? Почему-то Рокки сейчас больше всего на свете хотелось казаться равным Няше. Пока что он определенно ей проигрывает.
Причем значительно.
— А получше ничего не нашлось? — Няша поморщилась с таким видом, будто в фешенебельном ресторане вместо заказанного лобстера «Термидор» ей принесли изрядно засиженную мухами коровью лепешку.
Откровенно говоря, еда, которую Рокки сейчас предлагал, ему тоже не нравилась, но повода вертеть носом он не видел, о чем и сообщил:
— Няш, ты оглянись. Видишь, что это за дом? Тут люди простые жили, и еда у них тоже простая. Тут почти все испортилось, скажи спасибо, что хоть какие-то консервы нашлись. Вот даже конфеты есть. И печенье.
— Сухое, как камень.
— А каким ему еще здесь быть? Хотя есть другой вариант — здесь под полом целый погреб картошки. Хочешь сырую пожевать? Я мигом принесу.
— Я бы поела вареную. На кухне какая плита?
— Электрическая.
— Блин, как же нам не повезло — даже чаю не попьешь.
— Ради тебя, милая, попробую что-нибудь придумать.
— Я тебе не милая, заруби на носу. А что придумаешь?
— Ну… то, что ты не милая, усложняет дело, но вообще-то здесь есть дровяная печь.
— Даже не думай дымить из трубы.
— Я так и подозревал, что это нежелательно.
— Тут даже курить нельзя, это тоже очень опасно.
— Да я и не пытался, вообще не тянет на это дело.
— Значит, ты не курильщик, — решила Няша, брезгливо копаясь в открытой консервной банке, по краям которой проступала ржавчина.
— Может, и курил, но забыл.
— Нет, такое не забывают. И у курильщиков на респе всегда в кармане пачка сигарет, и она всегда неполная. Иногда есть зажигалка или спички, иногда нет, но эта отрава всегда при них. Тебе, я так понимаю, ее не дают, и тяги нет, значит, ты не травишься этой гадостью.
— А тебе дают?
— Я что, похожа на курильщицу?
Представив Няшу с сигаретой в зубах, Рокки, не сдержавшись, хохотнул и, покачав головой, выдавил:
— Это было бы забавно.
— У табака противный запах, и мертвяки его знают. Лучше вообще к этой дряни не прикасаться.
— Может, вместо темы вреда курения поговорим о чем-нибудь другом?
— Я за едой не разговариваю.
— Няш, ты ведь прямо сейчас говоришь.
— Ну это же не еда, это отстойные помои.
— Вот и давай говори дальше. Хочу узнать насчет планов. Ближайших планов.
— А какие тут могут быть планы? Будем отлеживаться здесь, пока хотя бы немножко не восстановимся. Поменьше двигаться и почаще жевать эту дрянь, что нам еще остается…
— Два-три дня?
